«Настоящих буйных мало». Власть решила додавить уличные протесты

Уже сидящий в изоляторе Николай Статкевич получил сверху еще десять суток административного ареста. Об этом сегодня сообщила БелаПАН жена оппозиционера Марина Адамович.

За что? А вот за то, что якобы устроил пикет возле Центра изоляции правонарушителей на столичной улице Окрестина, когда освободился из этого печально известного заведения 7 октября. Пикетом сочли встречу политика по выходе из-за решетки с женой, соратниками и прессой.

«Таким образом создан шикарный прецедент, когда можно любое освобождение с Окрестина считать пикетированием», — иронизирует Адамович.

Из этой же оперы — и позавчерашний приговор соратнику Статкевича Владимиру Некляеву: десять суток ареста за якобы призывы к участию в неразрешенном массовом мероприятии. Призывами сочтены рассуждения поэта о праве белорусов на протест в интервью телеканалу «Белсат». При этом ни времени, ни места конкретной акции Некляев не называл.

В быту о таких вещах говорят: маразм крепчает. Но здесь очевидно не маразм, а напротив, хорошо продуманный план.

 

Власти учли уроки горячей весны

Итак, вспомним: Статкевич, мотавший большой срок за Площадь-2010, по освобождении из тюрьмы в августе 2015 года сразу показал, что не сломался. Он заявил о намерении расширять пространство свободы для белорусов путем уличных акций. На которые принципиально не собирался просить разрешения. Поскольку, мол, это бесполезно, а главное — свобода мирных собраний и так записана в Конституции.

До поры до времени власти не то чтобы смотрели на его активность сквозь пальцы, но, во всяком случае, не сажали. По двум причинам. Во-первых, шествия не поражали масштабом: полторы-две сотни участников без эффекта снежного кома. Во-вторых, министру иностранных дел Владимиру Макею и его дипломатической гвардии, торившим для официального Минска путь в Европу (одной из целей была отмена санкций ЕС), требовался максимально благоприятный фон, картинка некоей внутренней либерализации.

Но в феврале — марте 2017 года все сломалось. Статкевич, долго выполнявший миссию Сизифа, вдруг попал в унисон настроениям большого пласта аполитичных людей, которых задел декрет «против дармоедов». Инициированный Статкевичем «Марш возмущенных белорусов» 17 февраля собрал до трех тысяч участников — очень много для тихой, послушной Беларуси.

И пошло-поехало. После того как волнения охватили регионы, наверху было решено отбросить гнилой политес и давить фронду по полной программе. Апофеозом стал показательно брутальный разгон Дня Воли 25 марта в Минске. Оппозиционеров, активистов, блогеров, журналистов стали винтить и сажать «на сутки».

 

Работают прицельно по вожакам

Волну протестов удалось довольно быстро сбить, комбинируя репрессии с уступками. Основная масса быстро усекла, что переть на рожон — дело неблагодарное и накладное.

Осталась кучка «настоящих буйных». Для Статкевича и Некляева продолжать протесты — дело чести, тут просто noblesse oblige. К тому же, положа руку на сердце, у их Белорусского национального конгресса нет широкого актива, сети структур, чтобы вести, например, кропотливую работу в рамках выборов в местные советы, предстоящих в феврале будущего года. Да и не та психология, не та стратегия у лидера БНК. Кредо подполковника Статкевича — брать бастион режима штурмом (вопрос о реалистичности стратегии вынесем за скобки).

Но теперь на акции снова выходит в основном лишь узкий круг давно известных политиков и активистов, которых можно условно назвать фанатиками идеи. Ну хорошо — пассионариями. Они сознательно идут на мины. У режиссера Ольги Николайчик, например, набежало столько штрафов, что она заявила о намерении продать свой дом, на который наложен арест.

Понятно, что жертвовать не только домовладением, но и просто привычным комфортом (тапочки, диван, соцсети) ради отвлеченной идеи расширить пространство свободы в реале основная масса белорусов — даже тех, кому откровенно не нравится политика Александра Лукашенко, — не готова.

Исходя из такого расклада, в структурах, отвечающих за безопасность и правопорядок, похоже, решили просто точечно додавить конкретных персонажей, с которых весь огонь горит (заодно давая урок остальной публике). Во всяком случае, действия против них выглядят как хорошо спланированная спецоперация.

Отдельный кейс — дело профсоюза РЭП, который тоже входил в БНК и раскручивал маховик весенних протестов. Профсоюзных деятелей Геннадия Федынича и Игоря Комлика приперли к стенке обвинением в неуплате налогов и таким образом элегантно выключили из игры.

Ну а Статкевича, Некляева и небольшую группу их упорных соратников (Павла Северинца, Вячеслава Сивчика, Наталью Папкову и других) методично душат штрафами, административными арестами. Причем зацепки, как видим, все фантасмагоричнее.

Даже у таких волевых людей внутренний ресурс небезграничен. В том числе и ресурс физический. Некляеву за семьдесят, он ходит по врачам. После одной из предыдущих отсидок рассказывал, что не получил вовремя медицинской помощи, таблеток, пережил гипертонический криз. Сейчас уже открытым текстом заявляет: если в камере со мной что-то случится, то это будет умышленное убийство.

Жалуется Некляев и на всякие мелкие пакости во время отбывания арестов: то, мол, не дают ручку, чтобы написать стихи или жалобу, то подсаживают в камеру завшивленных бродяг…

Конечно, по сравнению с тем, что 80 лет назад в подвалах НКВД белорусских поэтов просто расстреливали пачками, налицо большой прогресс. Но если без иронии, то это просто национальный позор, когда одного из ярчайших представителей нашей творческой элиты доканывают здешние унтеры пришибеевы.

 

«Жесточайшая либерализация» во всей красе

Беда Некляева в том, что он не захотел ограничиваться рифмованием «грезы-слезы», чтением стихов на уютных тусовках, а полез в политику, причем уличную. Улица — это то, что больше всего нервирует больших белорусских начальников. Потому что они давно научились формировать избиркомы, которые считают бюллетени «как надо». А вот когда электорат начинает скандировать «Лукашенко, уходи!» на многолюдном марше — черт его знает, что делать.

Понятно, что властям не хочется лишний раз выводить против мирной публики легионы закованных в современные латы робокопов, выкатывать водяные пушки, как это было 25 марта. Потому что для режима жизненно важно сегодня укреплять отношения с Европой, а она говорит «фи», когда из-под наспех склеенной маски вылезает все то же грубое рыло диктатуры.

Да, пока волна протестов сбита, акции Статкевича снова малолюдны, но кто его знает — а вдруг в какой-то момент опять из искры возгорится пламя? И потому, по логике охранителей, лучше дожать, добить, доконать горстку «настоящих буйных» сегодня, чем расхлебывать последствия «попустительства» завтра.

Европе же объясняют: мы караем нарушителей закона, а вы ведь и сами за правовое государство, не так ли? Дьявол же прячется в деталях: сегодня получить разрешение на акцию, если ее устроители не угодили властям, нереально. Потому Статкевич и идет на принцип.

Ну а «жесточайшая либерализация» закона о массовых мероприятиях, о которой недавно заявил министр внутренних дел Игорь Шуневич, на самом деле выглядит издевкой: якобы уведомительный принцип на практике ничем не будет отличаться от разрешительного, тот же в белорусских условиях является де-факто запретительным. Оппоненты режима априори оказываются в ситуации порочного круга. Более того, по новому закону легче станет винтить и журналистов, освещающих уличные акции.

Власти очевидно извлекли уроки из весенних протестов и хотят де-факто заблокировать улицу для своих внутренних политических противников. На участках же для голосования протестный электорат не страшен, у режима давно в ходу своя арифметика.