Николай Халезин: в Беларуси нам сегодня не хватает пространства

Белорусский свободный театр завершил очередные гастроли по США. Почти месяц — с сентября по октябрь — опальные белорусские артисты давали спектакли для зрителей Сиэтла, Нью-Йорка и Вашингтона. В репертуаре — постановки «Время женщин» и Burning Doors, где занята участница скандальной группы Pussy Riot Мария Алехина.

В Вашингтоне с художественным руководителем театра Николаем Халезиным встретилась корреспондент БелаПАН.

— Насколько мне известно, в США вы уже далеко не в первый раз.

О, да, приезжаем по два-три раза в год, начиная с 2008-го. То спектакли играть, то в театральных конференциях или политических дискуссиях участвовать — поводы бывают разные. Один из таких приездов чуть не оказался под угрозой срыва, когда в новогоднюю ночь после президентских выборов 2010 года мы сбежали из страны.

На 3 января у нас были назначены плановые гастроли по США. Знали, что могут не выпустить. Уезжали через Москву — одна машина довезла до Орши, а на другой, с российскими номерами, мы проскочили через границу, пока вызванные туда спецслужбы отмечали праздник — это было двадцать минут первого.

Всю труппу тоже пришлось вывозить через Москву, финансово с этим помог руководитель американского Public Theatre. Он потом рассказывал, что еще никогда раньше ему так быстро не удавалось найти нужную сумму.

Мы продлили гастроли в США, потому что был фурор. Январь провели в Нью-Йорке, февраль — в Чикаго, который изначально даже не планировался. Это был уникальный для Америки случай, когда три театра объединились, расписав наш тур. Вернуться с тех гастролей в Минск мы уже не смогли — на нас было заведено четыре уголовных дела.

— Можете ли вы сказать, что 2011 год для вас стал своеобразным водоразделом — вы были просто подпольным театром из Беларуси, а стали мучениками режима?

— Не совсем так. Это мученичество режима началось намного раньше, в 2006 году. К тому моменту мы успели запуститься с драматургическим конкурсом, поставить пару спектаклей. И когда вышла «Техника дыхания в безвоздушном пространстве» по пьесе автора из России — девушки, которая выиграла наш драмконкурс, тогда нас впервые и запретили. Это было очень странно, потому что сюжет рассказывает о девочке, которая умирает от рака в хосписе. Что там было запрещать — никто так и не понял. Наверное, просто раздражало название постановки.

В 2007 год мы записали видеообращение Мика Джаггера к белорусским властям. Ответ был таким: весь театр арестовали вместе со зрителями. Актеров уволили с основных мест работы, кого-то избили, кого-то посадили. В театре не осталось ни одного человека, который бы под этот каток не попал. Потом начали атаковать наших зрителей, промывать им мозги...

— А зрителей-то за что?..

— Потому что мы работали для зрителей. И значит, они так же «заражены», как и мы. Если люди пришли на спектакль, значит, они с нами в одной «банде». А дальше ком начал расти, он увеличился до безумных размеров, когда нас объявили саентологами — всего за одну ночь Википедия на разных языках стала утверждать, что мы приверженцы этого движения.

Ну, мы подумали, что это даже и неплохо — есть, чуть что, к кому обратиться за помощью: Том Круз, Джон Траволта и другие западные «звезды». (смеется) А потом мы поняли, для чего была нужна эта клевета: в феврале 2010 года нам предстояла поездка во Францию, где саентология — уголовно наказуема. И когда мы приехали, то узнали, что на нас уже лежат письма о том, что мы здесь не для того, чтобы преподавать театральное искусство, а чтобы сеять «разумное, доброе, вечное» — саентологию.

Пришлось почитать, что же это такое. Оказалось, принцип простой — ты спасешься, если отдашь нам ключи от своей квартиры. Неплохо, но не наш формат. (смеется)

— Что особенного в нынешних гастролях по США?

— Мы приехали в новом качественном состоянии — со спектаклем, который поменял привычный театральный формат и принятые драматургические подходы. К этим изменениям мы шли довольно долго. И в каждом нашем предыдущем спектакле уже были шаги к такому театру.

— То есть Burning Doors можно назвать «Сержантом Пеппером» Белорусского свободного театра?

— Абсолютно. Во всех театрах была физическая составляющая, но здесь она доведена до предела. И раньше в спектаклях использовали компиляции и деконструкцию текста, но тут это все более масштабно.

В США нас уже хорошо знают благодаря постоянным рецензиям в New York Times от Бена Брентли — это критик № 1 в Америке. Он ходит далеко не на все бродвейские постановки, что вызывает даже некоторое недовольство местных актеров. Мол, мы играем на Бродвее по 30 лет, он к нам не заглядывает даже, а какой-то театр из страны, название которой мы впервые слышим, он рецензирует каждый год. Он настолько заинтересован тем, что мы делаем, что даже летал в Беларусь на спектакли в подполье.

— В отличие от предыдущих визитов, в этот раз вы приехали в Америку Трампа. Почувствовали разницу?

— В прошлый раз мы были здесь в январе — это пока еще была Америка победившего Трампа. А теперь уже четко ощущается, что она стала Америкой Трампа. Что видно сразу — это высокий нервный градус у творческих личностей. В театральной среде, в издательской, в музыкальной. Они первыми чувствуют, что их что-то не устраивает.

Была некая система координат, внутри которой мы все существовали. Но теперь она куда-то сдвинулась, а мы остались в странном безвоздушном пространстве, где нормой является Брексит, Трамп, где, например, человек может управлять страной через твиттер — это абсолютно инновационная штука. Я даже написал в своем фейсбуке, что для меня это лучшее время жизни, очень интересное.

Я думал, что ничто не сможет превзойти перестройку — тот период, когда все было новым, безумным. Но ошибался — тогда было локальное изменение, а сейчас это тотальное изменение мира, взглядов на политику, социум, на всё...

Трамп — это не локальная американская история. Так же, как и Лукашенко. Локальные — это Назарбаев, Каримов и т.д. А Лукашенко первым стал регионально-тотальным. Когда какие-то вещи в Беларуси стали нормой — их стали перенимать другие лидеры. Они подумали, а что, ведь так действительно можно! И заговорили: а зачем нам два срока?

Отголоски можно найти в Чехии, Венгрии, даже в Румынии, хоть и в меньшей степени. А потом добавились Янукович и Путин... Последний, опробовав все механизмы воздействия на «мышах», вдруг выстрелил реальной войной, причем, не только с Украиной, а можно сказать, со всей Европой. Я не сторонник конспирологических теорий, но из всех этих кризисов беженцев и т.д. «торчат уши» того человека, кому это было выгодно. Вот так наша региональная проблема стала тотальной для Европы.

— С одной стороны, удобно быть уникальным и говорить: Беларусь — это последняя диктатура Европы. Потому что ты пользуешься всеобщим сочувствием, получаешь помощь. Но вдруг выясняется, что диктатура-то — не последняя... Ты ощутил этот момент, когда вдруг пришлось переносить акценты со слов «белорусский свободный» на другие страны?

— Конечно, это удобная форма — быть единственным подпольным театром в Европе. Об этом все пишут, говорят... Ты живешь в стране, но у тебя ее как бы нет — ни своего Министерства культуры, ни своих олигархов, ничего… И ты такой один, поэтому вся пресса очень хочет об этом поговорить. Это происходило весь первый период нашей деятельности. Но мы всегда занимались инновационным театром, потому что пришли не выяснять политические отношения, а заниматься искусством.

И когда первая волна информации схлынула, выяснилось, что вторая волна — это уже не журналисты, которые пишут об уникальном свободном театре, а критики, которые оценивают уникальный язык этого свободного театра. Им важно то, что мы делаем, а не политический контекст. Их интересует, как создан спектакль, как нам удалось вовлечь зрителя — теперь он уже не остается в стороне от происходящего, а сам становится частью спектакля…

— Часть такого эксперимента была опробована в спектакле Burning Doors, когда вместо антракта на сцене началась пресс-конференция с Марией Алехиной из Pussy Riot…

— Да, это очень неожиданно для публики. Вчера во время спектакля некоторые зрители даже потянулась к выходу после этой пресс-конференции, решив, что началось обсуждение пьесы. И вдруг на сцене вновь что-то начинает происходить, зрители в недоумении замерли в проходах, а потом тихонько вернулись на свои места. Они думали, что это была концовка, и мы так попрощались. Это идея Наташи (Коляды. — Т.Б.) — сделать публичную дискуссию внутри спектакля. Считаю ход очень удачным — такого никогда еще не было ни у кого в мире.

— Появление в спектакле Алехиной — это возможность выйти за те самые «белорусские рамки» и расширить тематику за счет России?

— Последние пять лет мы живем международными темами — это и проблема смертной казни, и беженцев, которую мы предсказали за два года до ее появления. Мы говорим не об одной стране, а о регионах. Например, в Burning Doors в основу сюжета положены и история Маши Алехиной, и проблема Беларусь-Россия-Украина, и русско-украинская война… Но если на спектакль приходит театральный человек, то для него это становится вторичным. Потому что изначально это диалог с Яном Фабром — бельгийским режиссером, который поставил спектакль под названием «Гора Олимп».

Этот спектакль длится 24 часа, его можно считать современной Махабхаратой. В нем Ян Фабр использовал моменты, когда актеры физически истощаются. Но режиссер не мог доводить актеров до полного изнеможения, ведь им же еще предстояло работать несколько часов. Мы же решили взять этот художественный компонент и проверить, где находится предел физических возможностей актера. И в Burning Doors несколько раз доходим до этой точки. Выясняем: сколько актриса пробудет под водой в ванне? Сколько актер сможет удерживать тарелки на вытянутых руках? Как долго один герой сможет бросать об пол другого, и когда наступит конец этим мучениям? Эта сцена, к слову, стала ключевой в спектакле.

— В какой-то момент мне показалось, что она очень затянута...

— Это не просто затянуто. Это идет вопреки всем театральным канонам. Сцена длится шесть с половиной минут. Это безумно долго. Но актер устает именно за шесть с половиной минут, после чего он уже не может встать. И критики сказали, что это нарушение правила, которое создало главную метафору спектакля. Потому что жертва в итоге выигрывает, а палач проигрывает, пытаясь убить жертву. Несколько раз мы находим пределы возможностей человека. Поэтому этот разговор, скорее, о театральной инновации, чем о социальном контексте.

— Само название спектакля Burning Doors — «Пылающие двери» — это отсылка к акции Петра Павленского, который поджег двери в здании ФСБ в Москве. Довольно смело. Но когда начались ваши гастроли в США, он устроил еще одни burning doors — теперь уже в Париже, где ранее получил политическое убежище. Это вызвало недоумение даже у тех, кто ему симпатизирует. Чем это стало для вас?

— Петр провел шесть акций на родине и исчерпал российскую тематику. Он начал с Pussy Riot, зашив себе рот, что символизировало ограничение свободы слова, и закончил поджогом двери ФСБ, намекая, что власть принадлежит спецслужбам. Он закрыл тему. Затем было дело, суд, штраф, отъезд во Францию, где Петр решил вписаться в международный контекст, которого не знал. И художник повторил акцию, не понимая, что не достигает тем самым ни-че-го.

Потому что все это во Франции уже было в 60-х, 70-х, 80-х годах, даже в 90-х. Всё прошло и забыто. Стратегическая ошибка обернулась ему делом об обычном хулиганстве. Или, как это звучит в судебном варианте, об уничтожении чужого имущества особо опасным для жизни людей способом.

— Можно ли сказать, что этой выходкой Павленский несколько сбил пафос вашего спектакля?

— Мы не декларируем тех людей, чьи истории рассказываем, как героев. Если мы берем Марию Алехину, то говорим не столько о ней, сколько о давлении на личность. В тюрьме ее пытались подавить различными способами.

Дальше — Олег Сенцов. Это давление на тело. Мы вообще не обсуждаем художественное достоинство его работ, а показываем, как его долго пытают, как отправляют на мороз, как дают 20 лет тюрьмы.

Петр Павленский — это давление на творчество. Как только его акция попадала на болезненный нерв — ведь он никому не наносил ущерба до поджога дверей, били по его творчеству. Власть пыталась обозначить его как хулигана, вандала.

Между прочим, я и с Машей говорил в открытую, что мне не нравилось в Pussy Riot. И с Павленским говорил о его французской акции. У меня нет к ним никакого пиетета. Это не мои герои.

— Но есть в этом спектакле, скажем так, один персонаж, которому Халезин явно симпатизирует. Это Федор Достоевский. Откуда взялись эти огромные вставки из классика — вы устали писать про современность и решили обратиться к вечным темам?

— Прошло две недели репетиций из пяти, когда критик и теоретик театра Лэрети Хили спросила: «Как ты думаешь, какой писатель наиболее близок к тому, что сегодня происходит в России?». Я порефлексировал и понял, что только один писатель попадает абсолютно — Достоевский. И тематически, и по взглядам, и по тональности. Он будто разговаривает современным российским языком. И мы решили вставить отрывки его произведений в некоторые сцены. Сначала хотелось поработать с чем-то малоизвестным, а потом пришло понимание, что это должны быть классические, сто раз прочитанные и сыгранные моменты. Они стали фундаментом спектакля. Если оставить только эти две сцены, а остальное сыграть без слов, то будет тот же самый эффект.

— Ваши актеры сегодня могут свободно перемещаться через границы Беларуси?

— Мы с Натальей невъездные в Беларусь, хотя нам вроде бы говорили, что дела закрыты, можно возвращаться. Но они как закрыты, так и откроются, если это будет необходимо. А актеры выездные. Это ведь суть нынешней диктатуры. Если советская диктатура говорила: «Ты останешься здесь. Потому что информация, о том, что происходит в стране, не должна выйти за ее пределы», то сейчас говорят: «Уезжай, вот там мути воду, а здесь у нас люди тихо и спокойно живут и платят налоги». Так что актеры могут выезжать.

Вопрос в другом — как долго они смогут назад возвращаться. Но у нас сейчас условный либерализм, который подразумевает, что Свободный театр может работать, но только у себя в гараже. Арестов в последнее время не было. Ну, разве только Сергей Кваченок отсидел в марте 10 суток за участие в манифестации по случаю 99-й годовщины БНР. Но тут, думаю, он просто попал в общий замес, а в том, что он актер Свободного театра, разобрались уже позже. Информация сразу же пошла по всем СМИ и, думаю, кому-то за это влетело.

— Допустим, либерализация случилась и вы привозите Burning Doors в Минск. Что-то мне подсказывает, что даже без политического подтекста и сатиры на чиновников вас бы вычеркнули из программы показов — только за обнаженные тела и мат на сцене.

— У нас никогда за всю историю не было неоправданного голого тела на сцене или неоправданного мата. Или это документальный материал, или абсолютная метафора. В европейском театре этим никого не удивишь. Эти тела асексуальны, они не вызывают желания. Наша аудитория — это люди в возрасте от 18 до 35 лет. Мы говорим для них, говорим с ними. А люди пожилые идут в другие театры. Это справедливо и для консервативных белорусов, и для консервативных американцев. Спектакль Burning Doors — не для них. У этих людей другой схематический ряд, они по-другому на мир смотрят. Есть лишь редкие исключения. Бабушка одного нашего актера посмотрела спектакль по видео, проплакалась и сказала: «Я думала, что «Пан Тадэвуш» это театр. А театр, оказывается, может быть и про нас».

— Вы сказали, что давно не привязываетесь исключительно к белорусской тематике и что для вас сейчас более интересны глобальные проблемы. Как же тогда быть со словом «белорусский» в названии театра? Или для вас это уже своего рода бренд?

— Окончательно от белорусской тематики мы не уходим, да и не хотим уходить — в ней слишком много интересного. Это точно такая же точка бифуркации, как трамповская Америка, как мэевский брексит и т.д. В репертуаре у нас есть спектакль о Беларуси, в котором участвуют три человека с инвалидностью, а зрители не могут понять, кто из актеров имеет инвалидность, а кто нет. В спектакле «Верабейка» тоже идет речь о белорусских реалиях, правда, периода Второй мировой войны. Постановки «Оникс», «Дежавю»... И еще два спектакля сейчас готовятся — это «Бывший сын» по книге Александра Филипенко и второй по еще неизданной работе Альгерда Бахаревича.

Т.е. белорусский материал у нас есть, но мы не можем оставаться только внутри него. Мы слишком много ездим, видим, знаем. Хочется затрагивать и другие темы. Хотя за рубежом находятся критики, которые говорят, мол, не лезьте в наши дела — занимайтесь Беларусью. А мы им в таком же тоне отвечаем.

— Будут ли показы Burning Doors в Украине, России, Беларуси?

— Вопрос гастролей в Украине сейчас прорабатывается, если получится, то в феврале туда отправимся. Это абсурдная ситуация — мы объехали всю Европу, однако единственная страна, где мы до сих пор не играли — это Украина. А об этом спектакле в их прессе написано больше, чем о любом другом. В России показов не будет, мы там не работаем. А в Беларуси его сыграть невозможно потому, что мы не в силах сделать камерную версию Burning Doors, сжать его до уровня гаража. Так же, как и для «Короля Лира», нам не хватает пространства.

 

 

Фото сцен из спектакля Burning Doors предоставлены Свободным театром