Татьяна Замировская. ШОУ-БИЗ. Автограф на память

 

Татьяна Замировская. Больше десяти лет пишет про музыку и еще какую-то ерунду. Печатается в мертвых журналах «НАШ» и «КРОКОДИЛ» и живом журнале «ДОБЕРМАН». Является музыкальным обозреваталем «Белгазеты» и участником Деструктивной Секты Имени Первого Белорусского Мужского Глянца.

Музыкальный журналист – по сути, тот же музыкальный фэн, только обладающий достаточно необозримыми, с точки зрения менее удачливого фэна, возможностями. Чтобы получить доступ к эфирному телу кумира (от которого можно оттяпать крохотный фрагментик целительной ауры), фанату приходится пройти десять кругов ада: секьюрити, гостевой список, навесной замок двери в гримерку, недовольный взгляд собственно цели вашего визита: выведите это, пожалуйста.

Фанат не мешает только в ситуации своей крайней уместности: на концерте, в первых рядах, с гуашевым плакатиком, исполненным слов любви и криков о помощи. Журналисту легко и хорошо – эта бездушная сволочь приходит на пресс-конференцию, расчехляет пишущее устройство и задает дурацкий, необдуманный и, скажем уж честно, совершенно формальный вопрос: «И как вы находите Беларусь? Что вы можете сказать о Минске?». «Почему он, а не я? — думает фанат. – Какая, к чертовой бабушке, Беларусь! А про Минск он ответит: чистый город, чистота на улицах, чистота в сердцах и помыслах людей!». Все это спрашивают, все так отвечают: ритуал, за соблюдение которого давно пора вводить кармические санкции. А вот он бы, поклонник-то, конечно, развернулся на полную, показал бы свое понимание творчества группы и еще кое-что. Например, недавно на пресс-конференции группы Rage пробравшийся на пресс-конференцию не-совсем-журналист сразу расставил все по местам, заявив:

— У меня три вопроса. Первый вопрос к Питеру Вагнеру, вы когда-нибудь запишете соло-альбом? – второй вопрос к Андре: вы сыграете соло на барабанах? – третий вопрос к Виктору Смольскому: не могли бы вы все, пожалуйста, дать мне автограф?

Несмотря на бойкость заявления, сцена получилась скомканная. Остальные журналисты тоже зачем-то подорвались в шумящую восторгом очередь за автографами. Действительно, существует некоторая дихотомия между профессиональной задачей и личными чувствами. Часто случается так, что журналист и фанат – по сути, одно и то же лицо. Кто и в какой ситуации победит – всегда загадка. Наблюдать за этой борьбой (особенно если она происходит внутри тебя самого!) – по сути, настоящий психо-цирк.

Как-то я вместе с коллегами поздней ночью выходила с пресс-конференции ДДТ. Журналисты были усталыми. Несмотря на то, что еще накануне аудиенции с неутомимым философом Юрием Юлианычем они были честно предупреждены касательно неиссякаемости его мессианского дискурса («Вы много вопросов ему не задавайте. Он поговорить любит. Затянется пресс-конференция до часу ночи, а потом метро работать не будет – как вы будете домой добираться?»), они не смогли противостоять своим желаниям: аудиенция, действительно, затянулась до часу. Работники прессы выходили чуть пошатываясь, ошалев от магнетической харизмы Шевчука. Вокруг Дворца Спорта толпились полуночные фаны. Автографы! Он будет раздавать автографы? – шумели они. Вы с ним говорили? О Боже, вы с ним – ГОВОРИЛИ? И такие постные рожи? (этого они не говорят, но думают). Поклонники и журналисты – почти враждующие лагеря. А ведь пресса, явившаяся на встречу с кумиром, до этого восторженно наблюдала трехчасовой концерт. Исключительно по долгу службы такое выдержать нельзя. Я знаю, что говорю, потому что я была на концерте «Руки Вверх» и послушала там целых три с половиной песни.

С «Рук Вверх» я и начала тренинг, убивающий значительность процедуры автограф-раздачи. Мне трудно забыть, как в детстве, на «Рок-Коронации», мы с друзьями соревновались: кто насобирает больше автографов белорусских звезд в свой заветный блокнотик («Ого! У тебя есть Вольский! А у меня – Ангус из «Торнадо» и Куллинкович!». «Это фигня, а у меня есть автограф Джаггера из «Рублевой Зоны!»). Тяжело вспоминать и пресс-конференцию Pulp, под конец которой я бросилась к Джарвису Кокеру с таким же блокнотиком: то ли стадный инстинкт (пресса облепила красавца Джарвиса и чуть не оторвала от него все пуговицы), то ли следы былой нежности к брит-попу. Однажды я чуть не отковыряла пряжку с ботинка Роберта Смита. А в 2003-м году три с половиной часа стояла около тур-автобуса Porcupine Tree, чтобы получить автограф их сессионного гитариста! (о вокалисте, Стивене Уилсоне, и речи не шло – зачем ему общаться с фанатами?). Автографы – это зло. Они отвлекают и дурманят. Смысла в них нет никакого – это я в поняла в ту же секунду, когда в порядке психо-тренинга точно так же набросилась на группу «Руки Вверх» с криком: «Ой, а дайте и мне тоже автограф!». Получив заветную закорючку на диске, который я никогда в жизни бы не стала слушать, я осознала: в плане энергетики это ничем не отличается от аналогичного действа с участием Джарвиса Кокера. Закорючка от любимой группы ничем не отличается от закорючки от нелюбимой. Если, конечно, действо не наполнено неким мистическим смыслом.

Именно поэтому, оказавшись в ситуации: «Только не волнуйся. Медленно обернись. За соседним столиком сидит САМА ПАТТИ СМИТ!», я взяла себя в руки и просто улыбнулась: это так прекрасно, когда старушка Патти находится на расстоянии вытянутой руки, пялится в свой ноутбук и пьет красное вино! Надо сказать, я поступила правильно – когда через несколько минут на Патти набросились какие-то восторженные девочки с блокнотиками, она скорчила в их адрес такую брезгливую гримасу, что я внутренне порадовалась своей новообретенной сдержанности.

Сдерживаться тяжело, но необходимо. Сообщить музыканту о том, как он тебе дорог, можно более тонкими способами. Когда я беседовала по телефону с Роджером Далтри из группы The Who, дистанционная тетка-диспетчер, руководящая процессом интервью, оборвала нашу беседу своим: “Пятнадцать минут уже прошло!”. “Ну вот, — искренне смутилась я, — Я столько лет ждала возможности спросить про кое-какие вещи, а тут у нас есть только 15 минут”. Роджер мне потом сам перезвонил. Это лучше автографа, понимала я. Хотя, конечно, у меня немного дрожали руки.

Год назад я брала интервью у своей любимейшей группы Therapy и тайно подговорила фотографа, работающего со мной, “снять меня вместе с ними”. Я видела эти фотографии, они невыносимо стыдные: беседую с вокалистом группы Энди о Ирландской Освободительной Армии и прочих серьезных вещах, а вид у меня – дурацкий и счастливый. “Энди Кэйрнз! – написано у меня во взоре, — Офигеть, это же Энди! Убейте меня, пожалуйста, кто-нибудь!”.

Недавно мы с друзьями были на концерте dEUS, по-разному выразив свои фанатские чувства, случайно обнаружив вокалиста группы, Тома Бармана, в кафе. Мой приятель С. помчался к Тому с дисками наперевес и криками: «Том! Вы изменили всю мою жизнь! Подпишите мне диски!». Барман, хихикая, похлопал С. по плечу, украшая диски завитушками. Моя подруга А. поступила более мудро – вручила Барману какие-то дурацкие ароматические свечки и поблагодарила его за что-то тайное и невыразимое. Барман, полный неловких эмоций, ее расцеловал. Я же просто ворвалась к нему в гримерку с испуганным шепотом: «Мне надо сделать с вами интервью!». Во время интервью я успокаивала себя тем, что сохранившийся на пленке голос – важнее любого автографа. Жутко хотелось, впрочем, броситься Тому на шею. Но конспирация – превыше всего. «Вы живете в обратную сторону, я знаю – от старости к юности, рождению и исчезновению» — предположила я вместо вопроса. «Это ты сейчас очень важное сказала» — удивился Барман, и я поняла: вот, я взяла автограф, на самом деле.

Не менее спокойно прошла и долгожданная встреча со Стивеном Уилсоном (это его я так и не дождалась в 2003-м около автобуса). Оказалось, что даже без стыдных «я вас так люблю» и «подпишите мне вот здесь…» можно подать тайный знак, сказать нужное слово, сделать так, чтобы контакт состоялся. «Ваше творчество – по сути, исследование… гм… borderlines» — произнесла я, и вдруг обнаружила, что рядом со Стивеном стоит сумка, на которой почему-то написано borderlines. «Да, это все про меня!» — заулыбался он.

Недавно я общалась с музыкантом одной культовой группы (по ряду причин их название я не буду упоминать). Мы беседовали около часа, потом я не выдержала и нарушила свой давний принцип никогда не брать автографов у кумиров: “Я сейчас очень глупую вещь сделаю. Вот диск, напишите на нем что-нибудь”. Музыкант развернул диск и расплылся в гаденькой ухмылочке: “Это дурацкое издание, у него буклетик плохой. Вот тебе блокнот, напиши мне свой почтовый адрес, я вышлю тебе нормальный диск, с хорошим буклетиком”. Он написал мне на диске несколько слов. Я написала несколько слов ему в блокноте. Учитывая серьезную мистическую и эзотетическую составляющую творчества этого коллектива, я прекрасно понимала смысл происходящего: оставлять образец почерка можно исключительно в обмен на образец почерка. Это было не взятие автографа, это было взятие Бастилии и осуществление некоей кровавой переправы между Тем берегом и Этим. Мне страшно думать о том, что теперь может прийти мне по почте.

Сдержанность и обмен тайными знаками (я отдаю себе отчет, что их никто, кроме меня, не замечает) настраивает на философский лад: ты видел всё и всех, тебя ничем не удивить, подростковые эмоции оставим подросткам. Но это все, конечно, видимость. Однажды в июне мы с друзьями гуляли по дождливому Киеву, ожидая концерта Пола Маккартни, и на тихой улочке около Бессарабского рынка возле нас затормозил огромный черный автомобиль. “Арт-центр Виктора Пинчука” – было написано на здании неподалеку (именно Пинчук пригласил сэра Пола в Киев, устроив ему художественную выставку в своем арт-центре).

— Сейчас из автомобиля выйдет Пол Маккартни, — пошутила я.

Из автомобиля вышел Пол Маккартни.

Тут случилось что-то по-настоящему прекрасное. Дело даже не в дожде; и не в том, что Пол Маккартни почему-то вышел не к Арт-центру Виктора Пинчука, а на левую сторону, как в Англии, прямиком к нам вышел на узенькую проезжую часть; и – ясное дело! – не в том, что рядом не было секьюрити, фанатских толп и прочих отвлекающих факторов, которые могут превратить чудо в рядовой эпизод – в общем, мы вначале застыли на какую-то тысячную долю секунды, не до конца осознавая случившееся, а потом – синхронно, не сговариваясь и не задумываясь – заорали как сумасшедшие. Это был мистический, хаотичный и неподвластный логике вопль любви, восторга и шока.

Пол Маккартни даже подпрыгнул от неожиданности.

А потом увидел нас и помахал нам рукой. А мы помахали ему рукой в ответ и зааплодировали, потому что не могли придумать, как себя вести в такой ситуации.

И уже потом мы поняли: черт возьми, мы же поучаствовали в битломании! Какими-то магическими вселенскими нитями мы связали себя с миллионными толпами верещащих девочек 60-х, падающих в обморок на стадионах и бросающихся под колеса автомобилей, из которых затравленно смотрят уставшие и еще юные кумиры. Мы передали Полу Маккартни привет от этой миллионной толпы, полной любви и ярости, прорвавшейся сквозь десятилетия. А Маккартни передал нам привет от четверых парней, которые на самом деле никуда не исчезали. Вот это и в самом деле – вселенского значения автограф, а не какой-то там росчерк материей (ручка) по материи (бумага). Битломания победила журналистику, жизнь и смерть каким-то совершенно уж неизвестным науке образом – и это настоящее чудо.

Мнения колумнистов могут не совпадать с мнением редакции. Приглашаем читателей обсуждать статьи на форуме, предлагать для участия в проекте новых авторов или собственные «Мнения».