Общество

Павел Козловский — о бряцании оружием, боеготовности и пощечине армии

 

9 марта первому министру обороны независимой Беларуси Павлу Козловскому исполняется 70 лет. Информационная компания БелаПАН присоединяется к поздравлениям юбиляру! В интервью агентству генерал-полковник рассуждает о наиболее трудных решениях, стоимости выведенного из страны ядерного оружия и пассивности бывших военных. 

Козловский Павел Павлович. Родился 9 марта 1942 г. в деревне Волковня Пружанского района Брестской области. В 1965 году окончил Ташкентское общевойсковое командное училище, академию Фрунзе. Служил на Северном Кавказе, в Москве, Ереване, Анголе. Занимал различные командные должности — был командующим армией, начальником штаба Белорусского военного округа, в 1992 году стал первым министром обороны независимой Беларуси. Ушел в отставку вместе с правительством Кебича в 1994 году.

 

— Павел Павлович, за 33 года военной службы на различных должностях — от командира взвода до министра обороны — Вам приходилось принимать немало важных управленческих решений. Какие из них запомнились больше всего, какие дались наиболее трудно?

— В первую очередь, это решения на должности начальника штаба — первого заместителя командующего КБВО. Я пережил в этой должности ГКЧП 18-21 августа 1991 года. 20 августа позвонил министр обороны СССР маршал Дмитрий Язов, он был абсолютно растерян. Спросил: «Как у вас обстановка?» «Спокойная», — говорю. «Ну-ну», — и связь прервалась. Я понял, что он не знает, что сказать. В той ситуации было очень сложно: приводить войска в боевую готовность, а телеграммы мы получали, или не приводить? Это зависело от решения Военного совета, от командующего, от меня. Мы не приводили войска в боевую готовность, не принимали решения о выводе танков на улицы. Но это была ситуация ответственная. А если бы победил ГКЧП? Мы пошли бы в тюрьму.

В бытность министром обороны, в условиях развала СССР, Вооруженных сил я был исполнителем задачи отстоять то, что должно остаться на территории Беларуси в составе белорусской армии.

Тяжелейшими были решения руководства республики и военных по выводу ядерного оружия, передаче ядерных боеприпасов, о том, чтобы Беларусь стала безъядерной державой. Но я и сегодня считаю, что они абсолютно правильные. Хотя многие и критиковали нас после смены власти. Называли это ошибкой — ну могли бы уж «побряцать».

Много было споров в Верховном совете по поводу членства Беларуси в Договоре о коллективной безопасности СНГ, который главы государств подписали в Ташкенте в мае 1992 года. Сегодня по-разному можно это оценивать, но тогда это было наиболее правильное решение. Необходимо было спасти то, что осталось — собственные Вооруженные силы, — и остаться в кооперации, потому что были единые вооружения, боеприпасы, ГОСТы. И сами по себе Вооруженные силы Беларуси в то время не выжили бы.

— Почему от вывода ядерного оружия страна получила только морально-политические, а не финансовые дивиденды?

— Договоренности о материальной компенсации были. Велись успешные переговоры. Вместе с МИДом, Министерством экономики мы посчитали, что стоимость ядерного горючего, ядерных боеприпасов составляет примерно 7 миллиардов долларов. И когда в 1994 году с визитом в Беларусь прилетал президент США Билл Клинтон, эта цифра была озвучена. Он согласился провести с Россией переговоры, ведь американцы и сегодня покупают там ядерное горючее. Клинтон заверил, что вопрос будет решен положительно. Потом власть поменялась, нас начали критиковать за то, что мы якобы сдали бездарно и вывели ядерные боеприпасы и ядерное оружие. Я думаю, в тот момент, когда Ельциным было принято решение о «нулевом варианте» для урегулирования проблемы расчетов Беларуси за газ, тогда белорусский президент уступил, и эта сумма была забыта.

— Какие решения, спустя 20 лет, кажутся ошибочными?

— Крупных стратегических ошибок у руководства Министерства обороны не было. Были ошибки тактического плана, но важно было их вовремя исправить.

Мы проводили нормальную политику, например, по вопросу применения в армии белорусского языка. Было принято решение о том, чтобы перейти на белорусский язык, потому что был принят закон о языках. Разработали программу перехода на пять лет…

Очень сложным стало решение о принятии белорусской присяги. Она состоялась 31 декабря 1992 года. До сих пор многие считают это решение ошибочным, даже военные. Я был глубоко убежден в необходимости такого шага, доказал и меня поддержало руководство республики. Мы сняли возможное межнациональное противостояние в армии. И это было очень важно. На момент перехода в подчинение Беларуси 250-тысячной группировки в ней белорусов по национальности было 9-10%. Некоторые горячие головы, особенно из БНФ, кричали: «Всех москалей отправить на родину!». Я заявил в Верховном Совете, что при сокращении 20 тысяч офицеров на должности будут назначаться только по профессионализму — независимо от национальности. О принятии присяги было объявлено за полгода, тем, кто не желает служить в белорусской армии, предложили искать варианты службы на родине. Мы давали им возможность съездить домой, поискать должность, просили управления кадров военных ведомств новых государств посодействовать в продолжении службы.

— Какие задачи правительство ставило, назначая на должность министра обороны?

— Главным было безболезненно провести сокращение огромной группировки и создать собственные Вооруженные силы. Это была стратегическая задача. И мы из 250 тысяч вышли на армию в 90-100 тысяч с перспективой дальнейшего сокращения. Была задача, чтобы армия смотрелась как белорусская армия. Это и национальная военная форма, и белорусский язык.

— Каким образом в условиях сокращения армии и передислокации на территорию республики частей из западных группировок войск удалось избежать потрясений в армейской среде?

— Во-первых, был принят закон о том, что офицеры, прослужившие 15 лет и попавшие под сокращение, получают пенсию. Во-вторых, мы никого не уволили по сокращению, не обеспечив жильем. Это был главный вопрос для любой семьи. И сегодня это главный вопрос для военнослужащих.

По опыту европейских стран мы организовали в Колодищах Центр переподготовки военнослужащих на гражданские профессии. Готовили и бухгалтеров, и экологов, и мебельщиков, и слесарей по ремонту автомобилей. Люди поняли, что мы им помогаем. Кое-кто и запил, конечно, — люди есть люди. Но кто хотел — получал новые специальности.

— Председатель Белорусского союза офицеров генерал-лейтенант Евгений Микульчик не скрывает, что членами этой официальной организации являются только 7% офицеров запаса и в отставке. Такое положение он объясняет пассивностью бывших военных и их желанием что-нибудь получить от членства в БСО. Каково ваше мнение на этот счет?

— В принципе, он прав. Когда я шел на президентские выборы в 2001 году, для поддержки пытался привлечь бывших военных, Союз афганцев. И очень трудно шли помогать Козловскому как возможному кандидату. Я был поражен пассивностью бывших военных. И когда в 2001 году начинался разговор на тему «ну а сколько мы от этого будем иметь?» я всегда уходил от такой организации, например, я отказался от услуг организации афганцев.

Захаренко (Юрий Захаренко — министр внутренних дел в 1994-1995 годах. Исчез 7 мая 1999 года. — БелаПАН.) хотел организовать независимый от власти Союз офицеров. Если бы его не уничтожили, то в конце 90-х годов это еще могло получиться. Но с каждым годом пассивность проявлялась все больше и больше.

— Как вы относитесь к инициативе Валерия Фролова (генерал-майор Валерий Фролов — бывший командир 28-го армейского корпуса, бывший депутат Платы представителей) о создании общественного объединения «Офицерское собрание». Может ли эта организация консолидировать хотя бы часть бывших военных?

— Мы разговаривали с Фроловым. Но я не уверен, что это произойдет. Казалось бы, офицеры — наиболее активная часть общества. Но, к сожалению, наше общество сегодня так затуркано, запугано. И когда я встречаюсь с офицерами — и теми, кто служит, и теми, кто служил, — многие говорят: «Да пошло оно все на фиг, все равно ничего не добьешься». На кухне власть критикуют, на кухне власть ненавидят. А вот в чем-то поучаствовать, в какой-то организации, они не хотят. Поэтому я не уверен, что у Фролова получится создать организацию.

— Каково ваше отношение к процессам, происходящим сегодня в белорусской армии? Какова их оценка?

— Когда Мальцев был министром обороны, он меня жестко критиковал за то, что я якобы клевещу на армию. Я никогда не клеветал, потому что я просто болезненно воспринимаю то, что происходит. И когда сегодня главнокомандующий заявляет о том, что белорусская армия боеготова и готова дать отпор любому агрессору, и если Европа переступит красную черту, то мы ответим… А чем ответим? Я думал, но не знаю, чем ответим. Что имел в ввиду президент? Чем мы ответим жестко Европе?

Армия по-настоящему не боеготова. Она финансируется по остаточному принципу. То, что добавили к зарплате — это не главное. Есть боевая готовность — это запасные части, ремонтные комплекты, сервисное обслуживание, закупка новой техники. На это деньги не выделяются.

По-хорошему, власть должна собрать умных людей — ученых, военных — и принять стратегическое решение — какая же Беларуси нужна армия? По составу, по количеству? Какое иметь вооружение? Может пора переходить на профессиональную армию? Какие угрозы для государства?

Бесплатное жилье в отличие, например, от Украины, не строится. А сам офицер за свою зарплату жилье не построит. Поэтому много офицеров уходит из армии. Мне один очень важный чиновник, не буду называть его фамилию — он сегодня служит, рассказал, что из трех выпусков где-то по 700 человек за три года из армии уходит один выпуск. Это же страшная цифра. Поэтому говорить о какой-то боеготовности… Я говорю, не злобствуя, я говорю, переживая.

А само отношение к армии? Вдруг Следственный комитет выгоняет разведуправление из здания на улице Фрунзе в Минске. А ведь у разведуправления там связь, ценнейшая аппаратура. Разве нельзя было найти для Следственного комитета другого здания в городе? Это позор, это пощечина армии. И таких примеров очень много.