Яна можа лічыць сябе "пережіваемой" за што заўгодна. Праблема ў падцьверджаньні гэтых перажываньняў. Ні ў воднай са сваіх кніг Алексіевіч не разглядае паднятыя праблемы ў нацыянальным беларускім кантэксьце. Гэта чалавек без беларускага нацыянальнага мысьленьня. Яна не разважае з гледзішча беларускіх нацыянальных і дзяржаўных інтарэсаў у прынцыпе. Калі б эксперты (наогул, гэта вельмі цікава - хто такія эксперты і адкуль яны ўзяліся?) прызналі яе чалавек былога ссср ці чалавекам сьвету, я б і слова не сказаў супраць. А тут - ня той агарод і ня той бурак.
Хорошо и идеологически просто рядить-судить во плату для живота своего не прочитав ни строчки из произведений Алексиевич. Для примера приведу несколько строчек из ее произведений:
У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО
Все жили там, все вело начало из того страшного мира, и в нашей семье тоже: украинский дедушка, мамин отец, погиб на фронте, а белорусская бабушка, папина мама, умерла от тифа в партизанах, двое ее сыновей пропали без вести, из троих, которых она отправила, вернулся один... Мой отец... Еще детьми мы не знали мира без войны, мир войны был единственно знакомым нам миром, и люди войны — единственно знакомыми нам людьми. Я и сейчас не знаю другого мира и других людей. А были ли они когда-нибудь?
ПОСЛЕДНИЕ СВИДЕТЕЛИ
(сто недетских рассказов)
...Сгорела вся улица. Сгорели бабушки и дедушки, и много маленьких детей, потому что они не убежали вместе со всеми, думали - их не тронут. Идешь — лежит черный труп, значит, старый человек сгорел. А увидишь издали что-то маленькое, розовое, значит, ребенок. Они лежали на углях розовые.
ЦИНКОВЫЕ МАЛЬЧИКИ
...Для людей на войне в смерти нет тайны. Убивать - это просто нажимать на спусковой крючок. Нас учили: остается живым тот, кто выстрелит первым. Таков закон войны. "Тут вы должны уметь две вещи - быстро ходить и метко стрелять. Думать буду я", - говорил командир. Мы стреляли, куда нам прикажут. Я был приучен стрелять, куда мне прикажут. Стрелял, не жалел никого. Мог убить ребенка. Ведь с нами там воевали все: мужчины, женщины, старики, дети. Идет колонна через кишлак. В первой машине глохнет мотор. Водитель выходит, поднимает капот... Пацан, лет десяти, ему ножом - в спину... Там, где сердце. Солдат лег на двигатель... Из мальчишки решето сделали... Дай в тот миг команду, превратили бы кишлак в пыль... Каждый старался выжить. Думать было некогда. Нам же по восемнадцать-двадцать лет. К чужой смерти я привык, а собственной боялся. Видел, как от человека в одну секунду ничего не остается, .словно его совсем не было. И в пустом гробу отправляли на родину парадную форму. Чужой земли насыплют, чтобы нужный вес был...Хотелось жить... Никогда так не хотелось жить, как там. Вернемся из боя, смеемся. Я никогда так не смеялся, как там.
ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ МОЛИТВА. ХРОНИКА БУДУЩЕГО
...Я задумался, почему о Чернобыле молчат, мало пишут наши писатели, продолжают писать о войне, о лагерях, а тут молчат? Думаете, случайность? Если бы мы победили Чернобыль, о нем говорили и писали бы больше. Или если бы мы его поняли. Мы не знаем, как добыть из этого ужаса смысл. Не способны. Так как его нельзя примерить ни к нашему человеческому опыту, ни к нашему человеческому времени...
Так что же лучше: помнить или забыть?
Увы, дражайший, и «той огород и той буряк».