Мнение

Игорь Драко. СТРАСТИ. О праздности, лени, трудоголизме и скуке (часть 1)

 

Игорь Драко. Родился в Фергане (Узбекистан), в школу ходил в Ивье (Гродненская область), окончил Санкт-Петербургский университет (Россия). Гражданин Республики Беларусь, которому почему-то не дают эфир на БТ. Любит читать, слушать, смотреть, писать и говорить, но не верит, что в споре рождается истина, поэтому предпочитает беседу.

Несмотря на технологический прогресс, людей, получающих удовольствие от своей работы, не становится больше. Возможно, в процентном соотношении, если сравнивать, скажем, последнюю четверть 19-го столетия и наше время, их количество даже уменьшилось. Во-первых, население Земли, несмотря на две мировые войны, выросло значительно, а во-вторых, благодаря средствам коммуникации жители одного континента стали более информированными о том, как живут люди в других частях света.


Труженики Поднебесной

С экранов, интернет-сайтов и газетных страниц нам много рассказывают о том, как развивается экономика Китая, и ничтожно мало говорят о том, в каких условиях трудятся китайские рабочие. Но даже этих сведений хватает, чтобы сделать вывод: «Экономическая мощь Поднебесной не в последнюю, если не в первую очередь основывается на рабском труде».

Помнится, на одной научной конференции в НАН Беларуси российский ученый, побывавший в Китае, восхищался его успехами и сетовал: «Нам, чтобы достичь такого, надо еще лет пятьдесят. Какие там здания, какие автострады!..» Я не смог удержаться и спросил: «А вы отдаете себе отчет в том, ценою каких усилий стала возможной помпезность отдельных городов и провинций Китая?» Он ответил: «Это не так важно, главное, что они смогли».

В такие моменты я от всей души, прямо по-ленински, ненавижу интеллигенцию. Изнеженному ученому-гуманитарию (причем никому не известному за пределами убогого института, в котором он просиживает штаны за государственный счет), видите ли, не важно, как создаются материальные блага, главное, чтобы создавались, – как тут не согласиться с «вождем мирового пролетариата», что некая часть интеллигенции – говно, а не соль нации.

И я продолжил: «У вас есть сын? (Сын у него есть.) Так вот давайте отправим его создавать эти чудеса: и здания, и автострады, и прочее. Пусть он работает на стройках четырнадцать часов в сутки по шесть дней неделю и без отпуска. Давайте всех российских строителей обяжем так работать. Зачем? Затем что успех Китая базируется именно на чудовищной эксплуатации рабочих. Вы это знаете не хуже меня, но, тем не менее, восхищаетесь успехами Поднебесной, как египетскими пирамидами. Вы присутствуете на философской конференции, позиционируете себя марксистом, а рассуждаете, словно сам один из капиталистов, которых описывал Маркс».

Точно не воспроизведу его последующие слова: что-то вроде «мы говорим с вами о разных вещах». Коллеги, опасаясь, что наш маленький спор может перерасти в скандал (я говорил слишком эмоционально, на что мне указали после заседания), поспешили занять нас и самих себя другим разговором.

О чем мечтал Маркс, защищая рабочих? Об освобождении труда. О том, чтобы человек не был рабом деятельности, которую он вынужден осуществлять как участник общественного разделения труда. Утром – рабочий, днем – рыбак, вечером – художник, театрал или литературный критик. Иначе говоря, трудиться человеку нужно для того, чтобы быть праздным, то есть, иметь досуг для занятия непроизводительной деятельностью, важной для становления его личности (духовной, эстетической, политической и т.д.).

У современных Марксу английских рабочих такой возможности не было. Несчастный Джон «пахал» 12-14 часов на заводе, потом шел в паб и пьяный возвращался к своей Мэри, чтобы завтра с утра опять пойти на завод. Фабричный район тогдашнего Лондона был утыкан пабами: измученному отупляющей работой Джону предлагалось напиться и забыться, в противном случае он стал бы задумываться о своих правах.

В нынешнем Китае одна из проблем, которую беспокоит Компартию (читай: владельцев предприятий, концернов и главных выгодополучателей «китайского чуда»), это как раз «социальный пакет», о котором благодаря все тем же средствам коммуникации узнали и рабочие тамошних потогонок. Желают работать хотя бы 10 часов и за 400 евро, да еще иметь два выходных в неделю и оплачиваемые больничные.

Для Компартии такие требования, действительно, проблема. И дело даже не в том, что партийной и припартийной буржуазии придется отказаться от части прибыли. Гораздо опаснее то, что рабочие почувствуют прелесть досуга. Платили 200 евро – имели затравленного человечка, который только работал, ел и спал; стали платить 400, позволили меньше работать и болеть – столкнулись с опасностью получить на выходе гражданина – того, кто интересуется общественной жизнью во всей ее многосложности.


Принуждение к труду: культура против природы

Люди не имеют спонтанной тяги к труду и не склонны бороться со своими страстями; усмирителем этой ленивой и страстной людской природы выступает культура (приблизительно так высказался в одном из своих произведений Зигмунд Фрейд).

И в самом деле, ну кто из нас стал бы трудиться, если бы можно было получить то же самое без труда?

Я согласился в самом начале, что все-таки есть на земле люди, которые по-настоящему любят свою работу. Отчего бы дизайнеру из дома мод Armani не любить свою работу: творческая и денежная. А вот с парнем из литейного цеха МТЗ такое не проходит. Нет, платят ему по белорусским меркам тоже вроде бы неплохо, да только любить ее у него не получается.

Или труд белорусского крестьянина в двадцатом веке. Уже полегче, чем в девятнадцатом, техника появилась, удобрения разные, но все равно, если в частном хозяйстве – за плугом походи, навоз из сарая выбрось и на повозку или тракторный прицеп вилами погрузи, мешки с картошкой с поля на машину, а с машины в поветь перетаскай. А если в колхозе – да, машины, комбайны, но бабы все равно в поле с утра до вечера бураки пропалывают.

Ну что тут любить, скажите на милость? И тяжело, и ужасно скучно. Я не слышал ни от одного деревенского мужика, что ему нравится косить. Представляете, что бы он мне ответил, если бы я у него спросил: «Послушай, а ты косить любишь?» Появись у меня сильное желание выглядеть дураком в его глазах, я бы задал именно этот вопрос.

Культура заставляет его косить или пахать, а натура склоняет к тому, чтобы полежать на печи или выпить самогонки (притом, что и печь, и самогонка – тоже вещи «культурные», но не «природные»).

Чтобы меньше теоретизировать, расскажу историю про одного деревенского хлопца, который терпеть не мог все сельскую работу. Это не тот случай, когда художник в душе или будущий большой ученый в силу обстоятельств вынужден заниматься рутиной. Он был совершенно заурядных способностей, творческих и интеллектуальных (что и подтвердил своей последующей жизнью), но физически был развит превосходно. Казалось бы, то, что надо для деревни. Так ведь нет: гантели таскал с удовольствием, а что-то делать по хозяйству без ругани с матерью или отцом редко когда выходило.

Играя научным языком, взаимоотношения сына и родителей можно описать как столкновение двух культур в отдельно взятой деревне.

Нельзя сказать, что парень был ленивцем, напротив, он постоянно тренировал свое тело, чего природа не требовала. Более того, из-за увлеченности спортом он долго (значительно дольше, чем все его сверстники) не интересовался девушками, что тоже является показателем сопротивления природе со стороны культуры. Но его родители были носителями иного культурного кода и требовали, чтобы сын силу своего тела использовал с пользой для хозяйства.

Сын не хотел тратиться на хозяйство, и закончилось это столкновение культур тем, что он уехал в город. Праздность (он тренировался, потому что получал от этого удовольствие не столько физического, сколько эстетического свойства – любовался собой) на некоторое время взяла верх над принуждением к унылому труду. Подчеркиваю: праздность, а не лень (подробнее об их отличии позвольте сказать несколько позднее).

Однако и город не дал нашему герою того, чего он желал, уезжая из деревни. Пошел работать на завод, вечерами, если работал в первую смену, ходил в тренажерный зал и играл в футбол, а если работал во вторую, то для этого у него оставались суббота и воскресенье. Потом решил поступить на заочное в институт. Потом, хоть и значительно позднее, чем его сверстники, не устоял перед настойчивостью некоей мадмуазель (она не задумывалась о каких-то культурных кодах – просто учуяла породистого самца рядом с собой и, как говорят в народе, захомутала).

Институт окончил, с завода ушел, работает – пожалуйста, не смейтесь – менеджером. Что осталось от былой тяги к праздности? Раз в неделю играет в футбол и не каждое утро успевает потаскать гантели. По сути, как человек, претендующий на право быть праздным, он проиграл. Причина этого лежит в том, что его молодецкая праздность была слишком близка к природе: тренировал тело.

Если бы он, как спортсмен, фотомодель или стриптизер сумел продать свое тело, тогда бы, возможно, и продлил жизнь своей праздности. Ведь праздность – это не только свобода от принуждения к труду, но и возможность создавать что-то (идеи либо вещи) без оглядки на то, полезна твоя деятельность или нет. Наш герой на такое отважиться не может: он работает менеджером и в свободное от работы время всецело, за исключением футбола по воскресеньям, посвящает себя семье. Но выглядит в свои тридцать девять неплохо – порода все-таки.

Продолжение следует…

Мнения колумнистов могут не совпадать с мнением редакции. Приглашаем читателей обсуждать статьи на форуме, предлагать для участия в проекте новых авторов или собственные «Мнения».