Общество

Как нам «думать Беларусь» — после ГУЛага, Освенцима и ВПШ?

 

Сколько в Беларуси университетов? Если считать по вывескам, не хватит пальцев. Но правильный ответ: ни одного.

Так, во всяком случае, считает методолог Владимир Мацкевич, проповедующий идею современного университета как «мегамашины мышления».

Под руководством Мацкевича в уютном уголке Германии, близ славного Гёттингена, три десятка заинтересованных белорусов пять дней предавались таинству под названием «организационно-деятельностная игра» (ОДИ). Они нащупывали программу и стратегию создания настоящего университета для своей страны.

«Мы этот режим уже записали в прошлое»

Мацкевича раздражает поверхностность журналистов, которые сразу выпячивают: не при этом режиме! Да, с ним кашу сварить проблематично, даже более чем. Но мэтр методологии оперирует иными, несуетными категориями — и не морщит лоб над ответом: «Мы этот режим уже записали в прошлое».

Есть вопросы?

Вопросы есть. Трудно, например, сварить кашу и с другими действующими лицами да структурами, так или иначе лелеющими свои проекты настоящего университета в Беларуси. Сами ведь с усами. Но Мацкевич оптимистичен: ведь эта конкуренция говорит, что «идея витает в воздухе». Хотя до конвенции игроков в реале пока далеко.

Итак, власть наделала вывесок, но это не университеты. «Университет — это прежде всего академические свободы», — твердит о своем, о профессорском Владимир Дунаев, бывший проректор ЕГУ. Он же, говоря об идеальном университете, выделяет конфликт между ценностями и эффективностью: «Любая эффективность — это зависимость, это ограничение свободы». Иначе говоря, с менеджерами академикам надо держать ухо востро.

Но зачем изобретать велосипед, если есть богатый опыт Старого Света? Да, Болонский процесс — это круто, и то, что Беларусь единственная на континенте остается в стороне, — еще одна примета нашей «режимной» аномалии. Но и Болонский процесс не панацея. Он грозит чрезмерной унификацией, в какой-то мере опускает планку образования.

Более того, университеты во всем мире переживают этакий, если хотите, кризис жанра. В общем, не надо ставить телегу впереди лошади. Мы еще не родили полноценный национальный «универ».

ЕГУ — отдельная тема. Если коротко, то университет в изгнании (юридически литовский вуз, который держится во многом на спонсорстве из ЕС и из-за океана), при всех усилиях коллектива, — не лучший вариант воплощения мечты, о которой мы здесь говорим.

Короче, надо конструировать мечту не по шаблону. В этом фишка ОДИ. В написанной для ее участников методичке говорится: «Реалистичные программы почти всегда содержат в себе элементы неизвестного и действий, которые приходится совершать впервые в истории».

Вот такой скромный посыл. А еще участникам предлагается по умолчанию зачислить себя в правящий класс. Тем, у кого сразу ассоциации с верхушкой режима, терпеливо поясняют: правящий класс — это те, кто в голову не просто ест. Это те, кто мыслит.

Более того: только они и составляют правящий класс, если разобраться по гамбургскому (или хотя бы гёттингенскому) счету. «Правящий класс — это не работа, а ощущение», — формулирует участница игры, социолог Татьяна Водолажская.

Не дипломы выписывать, а — формировать нацию

А что такое университет для отечественного обывателя? Место, где за энную сумму дают дипломы.

Для власти же это — кузница кадров, которые должны как миленькие отпахать в агрогородках и чернобыльской зоне. Ну и плюс (точнее минус) — это потенциальное гнездо крамолы. Потому надо крепить госидеологию, ячейки БРСМ и процент досрочного голосования. Какие, к черту, академические свободы, какая мегамашина мышления? Мы диалектику учили не по Гегелю!

Из белорусского законодательства об образовании статью об академической свободе и университетской автономии в 2009 году просто убрали, напоминает Владимир Дунаев. Устав БГУ несколько лет назад тоже «подправили» в подобном духе, добавляет бывший ректор этого вуза Александр Козулин: «Вычеркнули даже фразу о том, что миссия университета — это служение истине, добру и справедливости». А взамен вбили дубовое "воспитание в духе патриотизма". Согласитесь, более чем красноречивая редактура.

«Мы добиваемся свободы мышления после ГУЛага, Освенцима и ВПШ», — усугубляет мрачный контекст руководитель ОДИ.

Для молодых: ВПШ — это Высшая партийная школа, горнило номенклатуры времен СССР. Да, вроде миновала эпоха, когда тоталитарные режимы стремились загнать мышление за колючую проволоку, целенаправленно истребляли думающих иначе. Боролись с «мыслепреступлениями», если пользоваться терминологией Оруэлла. Но! Тоталитаризм канул — страх остался. И его уровень искусно поддерживают многоликие апологеты «линии Сталина».

Мацкевич и его соратники вывели свою идеологическую формулу: десоветизация — белорусизация — европеизация. Без этих трех взаимосвязанных векторов университет, в котором предстоит «думать Беларусь», невозможен. Настоящий «универ» не дипломы выписывает, а — формирует нацию. Хотя сам он — шире нации.

Ну чем мы хуже лейденцев XVI века?

Современный университет призван стать фактором неуклонного динамичного развития страны, которая сегодня, как отмечал на игре политолог Андрей Егоров, мается геополитическим маятником между вчерашней метрополией и ЕС. «В будущем университете предстоит заниматься не замшелыми дисциплинами, а вызовами современности», — подчеркивает, со своей стороны, Владимир Мацкевич.

Он эпатажно для обывателя добавляет, что вообще-то «университеты существуют для профессоров». Главное, чтобы пульсировала мысль, а студенты, так сказать, приложатся.

Но факт то, что идея современного университета, которую на свой лад пестуют те или иные наши интеллектуалы, остается вещью в себе. Даже журналисты лишь спорадически снимают пенки по своему разумению. Не каждому доступна роскошь пять дней играть под Гёттингеном. Да и за пять дней дилетанту сложно въехать в суть того, о чем говорит на своем птичьем языке, малюя нервные схемы («игра хорошая — графика плохая», пошутил один из участников), раса яйцеголовых небожителей-методологов.

Так что отдельная миссия — конвертировать все эти наработки в понятные слова и пиарить по правилам медиасферы. Помните, когда, по Марксу, идеи становятся материальной силой?

…После того как в 1574 году храбрые жители Лейдена отбились от испанских завоевателей, Вильгельм Оранский предложил бонус на выбор: снять налоги или открыть университет. Мудрые горожане выбрали не лишнюю чарку да шкварку, а второе. Ведь налоги следующий правитель мог восстановить одной левой. А площадка вольного мышления запускает процессы, которые так вот просто указом не сомнешь.

Выводы из этой аллюзии не сулят идее современного университета чудесных быстрых перспектив в нашем отечестве. Но связка Агентства гуманитарных технологий и Центра социальных инноваций уже работает и в прикладном ключе: для идеального университета делаются вполне реальные программы, намечаются пилотные проекты для их обкатки. Есть перспективы дистанционного обучения. Есть потенциальные кадры — в частности та мыслящая профессура, что «вычищена» из госсистемы по идеологическим мотивам.

Короче, проклевывается этакий протоуниверситет, росток будущего в агрессивной среде. Правда, Михась Плиско, представитель Фонда Сапеги, то и дело напрягал инноваторов-энтузиастов конструктивным скепсисом: «Не совсем понятно, как этот имплантант будет разрастаться».

Вот как раз чтобы прояснить это дело, пять дней под Гёттингеном три десятка белорусов и проигрывали программу и стратегию создания настоящего университета в своей стране. Проигрывали, чтобы когда-нибудь выиграть.

Гёттинген — Минск.