Алла Бобкова. ПОЛЕМИКА. Мат и последствия

Алла Бобкова. Независимый кинокритик, журналист. Соорганизатор проекта «Молодежная киношкола-конкурс». Публикуется в России, Беларуси и Польше.

С 1 июля в России перестали выдавать прокатное удостоверение фильмам, в которых есть нецензурная лексика. По существу — это возврат к пресловутой «полке» советских времен. (Фильмы- «отказники» могут показываться только на фестивальных площадках за границей, ибо в России их публичное появление чревато штрафными санкциями).

Правда, культурное ведомство соседней страны уже 8 июля выдало на своем сайте следующий текст: «Департамент кинематографии Министерства культуры России разделяет обеспокоенность ситуацией вокруг прокатных удостоверений для фильмов, которые не планируются для коммерческого проката. (…) Министерство культуры еще раз внимательно проанализирует принятые нормативные акты, их практическое применение и влияние на фестивальную деятельность».

Ну да, почесали в затылке после протестов-разъяснений. (Русский писатель Виктор Кин еще в советское время заметил: «Чесать в затылке — наш национальный жест»).

Поспособствовали «полке» не только чиновники, ностальгирующие по цензуре, но и лоббисты из кинематографической среды. Вот что можно было прочитать в российской прессе под рубрикой «К закону о запрещении мата»: «Мат, если кому еще неизвестно, изобрели питекантропы… Он достался нам от тех первобытных времен. Незамысловатые сочетания из нескольких слов, по сути лишенных собственного смысла. Основное содержание: воткнуть знамя детородного труда туда-сюда и еще раз туда. Воткнул. Молодец. А дальше что? А дальше то же самое». (газета Союза кинематографистов России «СК-Новости», № 5, 2014 г.)

Такова аргументация известного российского документалиста Тофика Шахвердиева, чьи фильмы весьма уважаемы. Он не против мата в документальном кино, но решителен против использования его в игровых фильмах.

Могла бы привести и другие фамилии российских кинематографистов, выступающих против крепких слов в искусстве. Объединяет всех одно: если лично я не напрягаю чей-то слух, то и остальным недозволено.

Автор этих строк не ратует за нецензурщину. Мой довод сводится к следующему: под видом запрета мата пойдет наступление на российское кино социальной критики. А как же: цензорам только и надо — мол, общественность от искусства возмущена! Обезопасим, посадим под арест киношного урку!

Мат в фильмы перестроечного периода привела первая дама авторского кино Кира Муратова. 1989 год, фильм «Астенический синдром». В финале одна из героинь, протестуя против маразма российской действительности, поносила всех смачным пятиэтажным слоганом. У киноначальства и общественности случился шок. Только что реабилитировали «полочные» — не соцреалистические — фильмы Муратовой, а она сходу — пощечину общественному вкусу.

Кинематографисту большого полета, как и блоковскому поэту, мало всяких конституций!

Судили-рядили, но так и не решились конфликтовать с непредсказуемой Кирой Муратовой.

На пару лет страсти улеглись. А потом такую-разэтакую лексику, адекватную ситуациям, можно было услышать в документальных фильмах «Трансформатор» Павла Костомарова и Антуана Каттена и «Чистый четверг» Александра Расторгуева (оба — 2003 год).

Трудяге Валере пришлось несколько месяцев охранять под открытым небом махину в 250 тонн, сваленную на пути из Москвы в Петербург. Другого спасения, кроме как крепких эпитетов, посылаемых Валерой чужому разгильдяйству (и водки), у него не было («Трансформатор»).

Еще впечатлительнее второй фильм. Он — о банном дне солдат и офицеров, дислоцировавшихся недалеко от Грозного (моются в бане на колесах). В разговорах мужчин, которые завтра могут погибнуть, целый кусок жизни с репликами-шутками, с воспоминаниями, сетованиями. И с матом. Выкинуть его, значит, нарушить цельность и правду зафиксированной кинематографистами реальности.

Чем больше социальных слоев охватывали кинематографисты, тем чаще звучал на экране мат. На нем изъяснялись одинокие бабки в забытой Богом деревне («Старухи» Геннадия Сидорова, уже, увы покойного режиссера — фильм вышел в 2003 г.), молодые провинциалы в донских степях («Эйфория» Ивана Вырыпаева. 2006 г.). А столичного капитана милиции — в блестящем исполнении Валерия Хаева — тра-та-та, вырвавшееся из печенок, спасло, может быть, и от инфаркта, и от вызова психиатрической бригады («Изображая жертву» Кирилла Серебренникова, 2006 г.).

Стыдно ли за эти и другие, более поздние фильмы с матом, созданные подлинными художниками? Нет. Московский коллега Александр Шпагин, когда началась полемика по поводу ненормативной лексики в кино (вторая половина «нулевых»), высказал следующую интересную мысль: киноэкран отражает социальный невроз и отсутствие речи (безъязыкость), которая способна адекватно выразить гримасы реальности. Как говорится: на зеркало неча пенять…

Взялась я за рассуждения об этой проблеме потому, что нас она тоже задевает. Головную боль в Министерстве культуры Беларуси и у минских прокатчиков вызвала картина Валерии Гай Германики «Все умрут, а я останусь» (2008 г.). (От психического срыва у девочки-школьницы вырвалось запретное слово). Срабатывал советский рефлекс: вырезать и никаких дальнейших хлопот. Но мог разразиться скандал. Приняли компромиссное решение: показать на одном сеансе.

Еле-еле разрешили и один показ фильма Василия Сигарева «Волчок» (2009 г.). При обсуждении ненормативная лексика никого не шокировала, потому что публика собралась размышляющая (клубная), понимающая, что матерщина в устах женщины с обделенной судьбой неотъемлема для такой натуры.

Сейчас думаю: дойдет ли до Минска «Левиафан» Андрея Звягинцева, получивший каннскую «Пальмовую ветвь» за сценарий? В России фильму выдали прокатное удостоверение с грифом «18+», но по закону оно не избавляет от санкций при показе. Так что альтернатива у продюсера и режиссера такова: либо «запикать» (или переозвучить), либо убрать подальше от зрительской аудитории отечества.

 

Мнения колумнистов могут не совпадать с мнением редакции. Приглашаем читателей обсуждать статьи на форуме, предлагать для участия в проекте новых авторов или собственные «Мнения».