Мнение

Вячеслав Иноземцев. ТЕАТР. Пласты пластики

Как буто
Танец буто близок белорусскому менталитету за счет какой-то общей интровертности, когда больший процент активности существует внутри, а не снаружи. И это считается приоритетом: знаменитый древнеяпонский принцип ю-гэн, который можно расшифровывать как «огонек, мерцающий в темноте». Или «тайное в темном».

Вячеслав Иноземцев. Актер, режиссер, руководитель пластического театра «ИнЖест». Остальные характеристики оставляет на откуп другим людям, не желая заниматься самоопределением.

Есть тактика помора, есть тактика горца. А есть тактика лесовика, который, накапливая потенциал изнутри, отсиживается в лесу. Чтобы потом оттуда выскочить — и спрятаться обратно. Как партизан.

Жест недоброй воли-1
Есть традиционная точка зрения: они там, на Западе, раскрепощены, а тут все под прессом. Это не совсем правда. Здесь тоже возникает определенное раскрепощение. Его нельзя не заметить. Но оно идет по нескольким не очень приятным для меня направлениям.

Одно из них можно назвать «синдромом семечек». Говорят, что как только в России в феврале 1917 года объявили свободу, все улицы моментально заплевали семечками. Семечки и красные флаги — вот главное проявление свободы. Так и здесь. 1990-е годы дали определенное раскрепощение — раскрепощение, ориентированное на криминальный идеал. Это тоже вариант свободы: человек активно позволяет себе больше, чем обычные граждане. Во всех культурах это прославлялось и приветствовалось: Робин Гуд, Стенька Разин и т.п. герои.

Жест недоброй воли-2
Другой навязываемый стиль раскрепощения — от попсы с ее разнообразными «где ваши руки?!». Здесь все развивается по непонятным для меня жестким стандартам. Все одинаково. Очень скучно на это смотреть.
Кардинальное отличие буто от поп-культуры в том, что это — внутренний посыл. Человек, который занимается буто, не думает, чем это должно быть на выходе. Это нормально — для такого вида деятельности. А поп-культура, напротив, начинается с того, что сейчас «пипл хавает», а что нет.

Понты мима
Во всех обществах есть устойчивые тенденции — к организованности, к структуре, раз и навсегда установленному порядку. И есть обратные тенденции, которые очень важны: оппозиция, альтернативное поведение.

То, что предлагает клоун, импровизатор или юродивый, это, по большому счету, разрушение. Искусство стоит на этом. Звучит достаточно страшно, но без разрушения нет созидания. Это две вещи, которые должны идти бок о бок в постоянном сплетении. Только лишь созидание порождает стагнацию и диктатуру. Только разрушение, свобода во всех проявлениях — анархию, «все против всех». И в итоге — опять диктатуру. Хороший баланс был в первобытных обществах, потом это перешло в средневековые карнавалы. Есть дозволенные зоны: твори, что хочешь, выпускай пар.

Что такое клоун? Это шут. Шуту должно быть позволено обществом заниматься тем, чем он занимался всегда — дурачиться, быть дураком.

Если где-то государство этого не понимает, возникает затор, заканчивающийся внезапным взрывом и провокацией социальных перекосов.

Пласт…ик!..а
Пластика пьяного человека — это карнавал, переживаемый на личном уровне. У нас есть внушительная традиция существования человека в состоянии «нестояния». Это можно, конечно, осуждать и обсуждать как национальную беду, но, с точки зрения пластики, встреченные на улице варианты приспособления к пространству иногда очень интересны. Такой экстрим! Такие неожиданные повороты тела! Сальвадор Дали как-то заметил, что, с точки зрения искусства, ядерный взрыв — это очень красиво. Если абстрагироваться от каких-то социальных вещей.

Тела в движении
Есть исторически сложившиеся вещи, характерные для Запада, и не характерные — сейчас, а может быть и в принципе — для нас. Меня всегда очень радовало, как на Западе люди свободно садятся. Проблемы сесть вообще не существует: людям нужно поговорить — они садятся прямо на асфальт и разговаривают. Или на любую другую форму: скамейка или кем-то принесенный стул совсем не обязательны. Пространство обживается более свободным способом. Наверное, сказалась революция нравов, свершившаяся в Европе в 1960-70-х годах. У нас была попытка пройти этот этап во время перестройки. Помню, мы тоже работали на улице: продавали билеты на наши первые спектакли. Стояли в переходах и привлекали к себе внимание. Тогда было можно.

Ни сесть, ни встать
Белорусы тоже садятся на асфальт. Но это, как правило, не раскрепощенность. Это момент небольшого подвига — на личном или социальном уровне.

Мне проще сесть на асфальт в Берлине, чем в Минске. Наш асфальт и берлинский асфальт — это два разных асфальта. Мне, например, в быту не очень хочется садиться на наш асфальт. Потому что я сразу думаю, где завтра буду стирать свои штаны. Я как-то привык, что они у меня одни. И я их уважаю.

Мнения колумнистов могут не совпадать с мнением редакции. Приглашаем читателей обсуждать статьи на форуме, предлагать для участия в проекте новых авторов или собственные «Мнения».