Мнение

Евгений Липкович. ПУТЬ ВОИНА. Свежий номер

 

Евгений Липкович. Родился в 1958 году в Минске. Закончил физико-математическую школу, учился в БПИ. С тридцати лет не работает на государство. Женат, любит жену и дочь. Не любит телевидение и другим не советует.

C ночи, выстраиваясь в очереди перед «Белсаюздруком», обыватели формировали списки, писали номерки на руках, устраивали переклички.

— Хорошо хоть погода не подвела, — девушка в синей дутой курке переминалась с ноги на ногу. Она достала из сумки термос, и над очередью распространился одуряющий аромат кофе. Я нервно достал сигарету.

— Хотите? – девушка протягивала стаканчик-крышку.

Очередь напряженно молчала за моей спиной. Эх, подумал я, — была не была!

Кофе оказался со знакомым привкусом.

— Виски, — подтвердила девушка. Я достал из внутреннего кармана фляжку.

— Ну, значит, за присутствующих здесь дам!

Она выпила и поморщилась.

— Что это? – голос её стал хриплым, я щелкнул зажигалкой.

— Кальвадос.

Девушка закурила.

— Слушай, — спросила она, — а ты за кого?

Я похолодел. Что делать? Ну, вот что делать в такой ситуации? Время неспокойное. Аресты, обыски, допросы, глухая несознанка, бытовое пьянство, побеги в «Акрополис» и «Максиму», подписка о неразглашении, ответственность за дачу заведомо ложных, случайный секс…

За кого я? За семью, конечно. За дочку, которая читает Гарри Поттера по десятому кругу, заканчивает последнюю книгу и снова начинает первую. За жену, с которой ругаемся до последнего, но я всегда первым извиняюсь, хотя всегда прав. За тещу, кандидата физико-математических наук на пенсии. За тестя, кандидата сельскохозяйственных на пенсии. За родную сестру тещи, академика, иностранного члена индонезийской академии наук, которую, наконец, отпустили на пенсию. За дядьку, мужчину за шестьдесят, фантастического бабника. Семейные интересы превыше всего! За Родину!

Я круто отхлебнул. Кальвадос обжег горло и прибавил смелости.

— А ты?

Видно было, что её от этого вопроса тоже колбасит. Она немного пораскачивалась на носках, перед тем как ответить.

— За Некляева.

Я расстроено выдохнул. Ну вот. Консенсуса не будет…

Мы в полном молчании допили кофе, опорожнили флягу и пошли обратно. Окошко амбразуры открылось, появилось заспанное лицо киоскерши. Она что-то тихо сказала, стоящие загалдели и столпились у окошка. Возникла давка.

— Нам не хватит, — расстроилась моя собутыльница.

От киоска понеслись вопли.

— Ты сука-сука!
— Куда прешь!
— Ой, дамочка, кончайте кусаться! Ой!

— Списки читайте, — запричитали женские голоса, — списки…

Толпа замерла. Люди молча переглядывались и озадачено смотрели друг на друга. Над шапками медленно поднимался пар.

— Нам хватит, — я обернулся к девушке и добавил: — Скорее всего. — Обреченно вздохнул и пошел прямо на амбразуру.

Впереди неожиданно уплотнились.

— Ты кто? – женщина в фиолетовой вязаной шапке перекрыла проход.

— Номер 666, — без запинки ответил я.

Она неожиданно извлекла из-за пазухи увесистую тетрадь в клетчатой обложке, близоруко сощурилась, плюнула на пальцы и перевернула несколько страниц.

— Номер 666? — повторила она и пристально посмотрела мне в глаза: — Фамилия? Имя? Год рождения?

Я ответил.

— Семейное положение? Национальность? Группа крови? – продолжала спрашивать она. — Есть ли родственники в Европейском гуманитарном университете?

Я выдохнул.

Она прожгла меня взглядом и уступила дорогу. Я сделал шаг вперед, но толпа снова стала угрожающе непроходимой.

— Соотечественники, — обратился я, — проявите сознательность. Видите, женщинка проверила, все правильно.

Меня не пропускали.

— Козёл! — услышал, — сволочь!

Я втянул голову в плечи, попытался не обращать внимания на выкрики и сделал еще один шаг вперед.

— Все чэстно, соотечественники, — предупредил я на всякий случай, — все хорошо.

— Ишь, блин, умный выискался!

Меня толкнули в спину, кто-то подставил ногу — и я упал. Посыпались удары.

— Соотечественники, — закричал я, пытаясь уклониться, — что вы делаете?

— Все из-за вас, сволочей! – ответили мне, — Все из-за таких, как ты!

Пару раз мне было очень больно.

— Что из-за меня, соотечественники?

— Всё из-за тебя,— кричали мне, — всё!

Я продолжал извиваться. Удары сыпались со всех сторон. Они бесновались, требовали предъявить какие-то документы, хотели, чтобы я что-то подписал, сделал заявление и выступил на телевидении. Раздался истошный женский вопль, переходящий в ультразвук:

— Это из-за тебя пропало молоко!

Пространство сузилось, превратилось в точку и выключилось. Наступила чернота.

— Родненький, — услышал я знакомый голос откуда-то из далека. — Живой!

Я почувствовал, как что-то холодное прикладывают к моему лбу, и открыл глаза. Моя «собутыльница» наклонилась надо мной. Она улыбалась и плакала одновременно.

— Живой! Слава Богу, живой!

Я попытался сесть. Голова закружилась, снег вокруг и небо позеленело.

— Тише родненький, — сказала она, — нельзя тебе еще вставать.

Я застонал.

— Не волнуйся ты, — она шмыгала носом и вытирала слезы радости, — удалось мне. — И вытащила из-за спины газету.

— Вот, видишь? – она ткнула пальцем в заголовок, — получилось!

Я долго не мог навести резкость, но все-таки наконец смог прочесть шапку:
“За кулисами одного заговора”.

— Спасибо, — сказал я распухшими губами. Из горла вышли странные сипящие звуки, но она поняла и радостно закивала.
-Да не за что.

Она раскрыла свежий номер государственной газеты и принялась читать вслух. Меня тошнило, я лежал в сугробе, ребра ужасно болели, губ я не чувствовал, комок стоял в горле и не хотел проглатываться. Я слушал её голос, закрыв глаза, и счастливо улыбался.

Мнения колумнистов могут не совпадать с мнением редакции. Приглашаем читателей обсуждать статьи на форуме, предлагать для участия в проекте новых авторов или собственные «Мнения».