Общество

Беларусь вчера. Отцы БССР: первая кровь

«Белорусские новости» завершают  публикацию серии очерков Сергея Крапивина, посвященных 90-й годовщине создания БССР, образованной 1 января 1919 года. Сегодня эта дата, вопреки историческим реалиям, считается точкой отсчета белорусской государственности…

Опубликовано ранее:
Беларусь вчера. Подписанная территория
Беларусь вчера. Подписанная территория-2
Беларусь вчера. Операция «Буфет-ЧИК»
Беларусь вчера. Почему члены первого правительства БССР прибыли в Минск разными поездами
Беларусь вчера. Человек с ружьем и мешком
Беларусь вчера. Фантомас во главе юстиции БССР?

---

Сегодня исполняется 90 лет с того дня, как 7 января 1919 года в Минске состоялось первое заседание Временного рабоче-крестьянского советского правительства Белоруссии. Вот именно с этой рабочей даты, а не с декларативного первого января, следовало бы вести отсчет времени существования БССР. Но кому из современного белорусского истеблишмента нужны подобные «нюансы» спустя неделю после официального 90-летия!

Чиновник живет от юбилея до юбилея. В плановом порядке были отпущены и истрачены бюджетные средства на мероприятия, прочитаны традиционные юбилейные доклады, поболтались на ветру и исчезли с проспектов красочные растяжки и панно. Отмечено и забыто до следующего «летия».

Официальный юбилей — это как муляжная бонбоньерка с фигурно выписанным обозначением «Подарок» в витрине районного универмага. Есть приятная для глаз округлая форма, есть алая ленточка и нарядный бантик. Ничего большего не требуется — декорация. Умные обозреватели витрин понимают правила игры и не требуют у продавцов государственной идеологии развязывать ленточку на декоративной коробочке с надписью «90-летие БССР».

А мы вот развяжем и посмотрим что там внутри… Для примера — судьба только одного человека из состава правительства.

Итак, 7 января 1919 года на первом заседании советского правительства в Минске в его состав был введен председатель Комиссии по делам пленных и беженцев (Центропленбежа) Григорий Найденков. Фигура значимая — министр по делам белорусских беженцев, коих в ту пору было свыше полутора миллиона. 

 

Найденков Григорий Павлович (1889 — 30.05.1919), член правительства, председатель Центропленбежа Белоруссии. Происходил из относительно зажиточной семьи, имевшей собственный дом в Смоленске. Учился в Киевском художественном училище. Служил в армии. С 1917 г. член смоленской организации РСДРП(б). С марта 1918 г. председатель Совнархоза Западной области, председатель Коллегии по пленным и беженцам Западной коммуны. На I съезде КП(б)Б (декабрь 1918 г.) избран в состав ЦБ. Член Временного рабоче-крестьянского советского правительства Белоруссии, председатель Центропленбежа. На I Всебелорусском съезде Советов (в феврале 1919 г.) избран членом ЦИК ССРБ и его Президиума, на объединительном съезде КП(б) Литвы и Белоруссии (март 1919 г.) — членом ЦК. Оргбюро ЦК РКП(б) 6.04.1919 г. отклонило просьбу наркома путей сообщения РСФСР Л.Б.Красина об откомандировании ему «т. Найденкова из ЦК Литвы и Белоруссии». По постановлению ЦИК Литбела 23 мая 1919 г. Г.П.Найденков арестован. Верховным революционным трибуналом при ЦИК Литбела 29 мая обвинен в том, что выдавал себя за члена РСДРП с 1906 г., ответственные посты в Западной области использовал для своей выгоды. Расстрелян. Послужил прототипом Найденковского в романе А.И.Гзовского (А.Юноши-Гзовского) «Александр Мясникьянц» (1919, газета «Минский курьер»; 2005, газета «Экспресс новости»). Реабилитирован Президиумом Верховного суда Республики Беларусь 22 сентября 1998 г. (Справка историков Вячеслава Селеменева и Виталия Скалабана)

Принципиально интересен Найденков потому, что его имя открывает список самоотстрела белорусских коммунистических вождей (здесь мы внимаем совету Солженицына не зацикливаться по поводу 1937 года, а присмотреться к более ранней советской истории). Казнен был Найденков спустя неполных шесть месяцев со дня своего назначения, причем арестовали его в ранге члена ЦИК, что существенно важно.

Впоследствии, кроме случайных упоминаний фамилии Найденкова, об этом члене правительства не рассказывалось в советских исторических трудах. Не было данных о нем и в произведениях белорусской политэмиграции (даже Евгений Калубович при всем очевидном его желании придать фундаментальность публицистическому исследованию «„Отцы“ БССР и их судьба» не смог сообщить о Найденкове ничего, кроме даты вхождения в состав правительства). Злая ирония судьбы заключалась в том, что первое и до некоторых пор единственное жизнеописание Найденкова содержалось в откровенно бульварном романе, посвященном «ужасным тайнам большевистских вождей».

Осенью 1919 года в крупной антисоветской газете «Минский курьер», которую со всей очевидностью содержали польские оккупационные власти, начал печататься с продолжением авантюрно-политический роман «Александр Мясникьянц». Принадлежал он перу очевидца и участника создания БССР матерого журналиста-издателя Александра Гзовского. Прежде Гзовский был своим человеком у большевиков, выпускал две газеты, заведовал технической частью журнала «Заря Запада», работал в дневной редакции мясниковской «Звезды». И… копил про запас компромат на вождей БССР.

Когда же летом 1919-го большевики сдали Минск полякам, то Гзовский показал им вдогонку кукиш — не эвакуировался с правительством в Смоленск, а перешел на сторону противника. Да, между прочим, поскольку был он признанным газетным королем, то угодил под именем Гизульского в сатирическую пьесу Янки Купалы «Тутэйшыя» о событиях и людях того смутного времени. Вот эпизод, где хозяйка мещанского дома рассказывает, как ее «уплотняли» большевики:

«Г а н у л я. Бачыце, было тут у нас у Менску апошнім часам нейкае палатненне, дык нас і ўпалатнілі ў адзін пакой, а іншыя — забралі… Абодва гэныя пакоі заняў нейкі іхні рэдактар, па прозвішчы Гізульскі. Але, як відаць з усяго, то ён, мусіць, не зусім іхні, бо нешта не збіраецца выязджаць, хоць іхнія амаль ужо ўсе выехалі. Мікітка кажа, што гэты Гізульскі душа, а не чалавек, — надта політычны і знае ўсялякія свабодныя профэсіі.

Я н к а. Асабліва, мабыць, добра знаёмы з профэсіяй правакатарскага мастацтва? <э…>»

Давайте пройдемся вдоль ключевой адюльтерной схемы романа Гзовского. Насколько она правдоподобна?..

Интрига в стане большевистских вождей и последовавший жестокий конфликт схематично выглядят так.

Александр Мясникьянц (прототип — реальный большевистский вождь Мясников), еще будучи в России, увел супругу штабс-капитана старой армии Прасолова, который находился в германском плену. «Пышная брюнетка Елена Петровна» стала гражданской женой Мясникьянца. В Смоленске, а затем в Минске «первая красная дама» вела великосветскую жизнь, окружала себя поклонниками. Гзовский, который был вхож в дом реального Мясникова, так живописал скандалы на почве ревности:

«— Дура! — закричал Мясникьянц.

— Хам! — уверенно ответила Елена Петровна, встала и вышла из кабинета, сильно хлопнув дверью».

Вскружила голову Елена Петровна и члену советского правительства Найденковскому, бывшему фронтовому офицеру-саперу. Сцена из романа:

«Он схватил Елену Петровну в свои крепкие объятья и покрывал ее лицо, шею и грудь десятками страстных поцелуев.

— Милая Леночка, родная, дорогая! — шептал он, а она уже больше не сопротивлялась.

Бесшумно отодвинулась портьера у входной двери и на пороге комнаты появился Александр Мясникьянц. Бледный, с искаженным от дикой злобы лицом.

Елена Петровна сдавленно вскрикнула и вырвалась из объятий Найденковского. Последний, увидев нежданного гостя, отскочил в сторону.

— Подлец! Мерзавец! — закричал Мясникьянц и, выхватив из кармана небольшой браунинг, бросился к Найденковскому, но последний с несвойственной ему ловкостью кошки выбил револьвер из рук ревнивого мужа, ударом кулака свалил его с ног, выбежал в переднюю, а затем, схватив на ходу пальто и шапку, очутился на улице.

Елена Петровна грохнулась на пол и притворилась мертвой…»

Далее в романе так: Мясникьянц перед убытием весной 1919 года из Минска на новую должность в Москву решает расправиться с Найденковским (глава «Обычай кровавой мести»). Делает он это руками Далмановича (прототип — нарком продовольствия Калманович), которого шантажирует вскрытыми аферами с минскими банкирами: «Весь ваш образ жизни мне хорошо известен. Знаю даже, что вы вчера купили своей законной жене (кажется, венчались в синагоге?) колье в тридцать пять тысяч, а две недели тому назад порадовали ее кулоном в пятнадцать тысяч».

Далмановичу вручаются компрометирующие материалы о Найденковском и дается приказ занять место обвинителя в революционном трибунале…

А как было с реальным Найденковым? Роман есть роман — тем более написанный в 1919 году, по горячим следам событий. Не все в нем соответствует исторической истине, налицо немало упрощений, а то и предвзятостей по отношению к членам первого белорусского советского правительства.

И тем не менее встречаются в романе страницы — фактически протокол событий, подтверждаемых документами. Глава «Верховный Трибунал» странно похожа на текст полосного отчета о процессе Найденкова, напечатанного «Звездой» 31 мая 1919 года, — за три месяца до появления романа в газете «Минский курьер». Уж не припрятал ли Гзовский свинцовый набор своего документального материала в большевистской газете, чтобы, перелицевав его, затем использовать в антисоветской газете в качестве «художественной» прозы?.. Ведь хвалится у него же герой-писатель Петровский тем, как ловко он рассказ «Преступление поручика Дорина», напечатанный в газете у белых, переделывает в морализаторский очерк «Преступление товарища Дорина» и после еще три раза печатает в большевистских изданиях.

В смертную вину Найденкову самым первым пунктом поставили то, что он приписал себе дореволюционный партийный стаж и какую-то там деятельность на Украине.

Специально для дачи показаний в этой части вызвали старую большевичку Евгению Готлибовну Бош (годы жизни 1879-1925, член партии с 1901 г., первый нарком внутренних дел Советской Украины, организатор подавления крестьянских восстаний в Пензенской губернии, с 1923 г. примыкала к троцкистам, покончила жизнь самоубийством). У Гзовского она выведена под фамилией Вош, но и в романе, и в протоколе реального трибунала эта «коммунистическая мегера» изъясняется одинаково: «Найденкова я вижу впервые в жизни, не знаю его и знать не хочу, но абсолютно уверена, что он враг, заслуживающий смертного приговора». 

 

Речь Бош на процессе — чванливое перечисление собственных революционных заслуг, а уровень ее «свидетельских» вопросов и аргументов против Найденкова — как на «толковище» уголовников, где судят некоего самозванца, присвоившего титул «вора в законе»: «А ты с Горбатым кентовался?.. А ты Федьку Кривого знаешь?.. Да-а?.. А он тебя не знает!»

Науськивая Бош на своего врага, Мясников, как нам кажется, очень верно просчитал конфликт двух поколений большевиков — с дореволюционным партстажем и послереволюционным.

Далее Найденкова обвинили в том, что он, «будучи назначен председателем областного совнархоза, допустил преступное и небрежное отношение к своим служебным обязанностям ответственного работника, выразившееся в незаконном расходовании продуктов и материалов».

Один только вопрос из нашего сегодня: как можно было «незаконно» расходовать матценности, если и закона-то не было! Имущество и деньги добывались методом «грабь награбленное» и расходовались в соответствии с «революционной целесообразностью» — по запискам Мясникова и его приближенных. Об этом есть документы и, в частности, — рабочая переписка Мясникова с тем же газетчиком-издателем Гзовским. То, что сегодня называют «черным налом», реальный Гзовский по заданию реального Мясникова возил чемоданами в Москву для «доставания» бумаги и полиграфического оборудования.

Ну а в романе Мясникьянц получает такие заявления Елены Петровны:

«Я поеду к твоему Верховному Лейбе (Троцкому. — С.К.) и расскажу ему о всех проделках товарища Мясникьянца. Я покажу ему все те бриллианты, которые ты купил мне на украденные тобою деньги. Я побываю и у Ленина и сообщу ему, что ты, будучи на чехословацком фронте, присвоил более полумиллиона рублей…»

Никаких цифр, фактических данных, конкретных эпизодов растрат на процессе не приводилось. Просто «чувствовалось, что Найденков — рвач, Найденков — казнокрад, Найденков — кутила и шантажист», — писала газета «Звезда». И далее она же: «Для старого царского суда одного чувства, одного внутреннего убеждения было бы, конечно, мало! Там нужны были бы „за номером бумаги“, „выемки“, „протоколы осмотров“, точные цифры и даты. Для суда революционной совести этого хлама не надо».

Зато вот какую вымученную свидетельскую галиматью зачитывали от имени секретаря Смоленского совнархоза Ф.Володёнкова (цитируем подлинник протокола):

«Усматривалась халатность или умышленно небрежное отношение к делу относительно покупки и падежа лошадей, а именно: покупались лошади за тысячу или несколько тысяч рублей, безо всяких комиссий и не всегда составлялись на них акты; обо всем этом не доводилось до сведения Президиума, который должен знать количество имеющихся в отделах лошадей и вести учет всех таковых для того, чтобы в любое время можно было проверить наличие лошадей…»

И далее — воз подобного рода «хомутов», навешанных на обвиняемого.

Судили без назначения защитника и — в бешеном темпе: начали в восемь вечера, а приговор огласили в четыре утра. Гзовский, который в силу своего привилегированного положения был вхож в совещательную комнату судей, свидетельствовал: пока шел процесс, Мясников из Москвы бомбардировал трибунал телеграммами-молниями с требованием ускорить вынесение смертного приговора. «Телеграфное» право…

Страшная была сцена (и в романе, и в реальности), когда приговоренный к смерти обратился к публике и предложил спеть «Интернационал». Зал ответил гробовым молчанием. И тогда под сводами Минского дворянского собрания в исполнении одного только Найденкова прозвучал коммунистический гимн. «Что это — рисовка или припадок сумасшествия?» — вопрошал хроникер газеты «Звезда».

На следующий день Григория Найденкова расстреляли в лесу на Комаровке, которая тогда была окраиной Минска. 

 

История эта получила продолжение спустя восемьдесят лет. Стараниями директора Национального архива Республики Беларусь Вячеслава Селеменева была подготовлена документальная база, необходимая для пересмотра дела и посмертной реабилитации Г.П.Найденкова.

В точном соответствии с буквой и духом закона был внесен протест заместителя генерального прокурора республики А.В.Ивановского, и в итоге суд под председательством заместителя председателя Верховного суда В.Н.Пташника постановил: приговор ревтрибунала от 29 мая 1919 г. отменить, дело прекратить за отсутствием в деянии Найденкова Г.П. состава преступления.

Надо ли было спустя десятилетия возвращаться к тем событиям, ворошить далекое прошлое?.. Безусловно надо! Пусть реабилитация имела символический характер, но в том-то и заключается нравственная сила общества, что мы способны к очищению и примирению. Восстанавливать историческую, правовую и просто человеческую справедливость никогда не поздно.

В пору реабилитации Григория Найденкова в Минске на улице Карбышева еще жил Владимир Григорьевич Найденков — сын нашего героя. (Насколько странной и жестокой бывает судьба: офицер-отставник В.Г.Найденков случайно получил квартиру в километре или двух от того места в Минске, где его отца сбросили в расстрельную яму.) Удивительно прямой, бодрый, благородного обличья старик. До войны окончил Смоленское артиллерийское училище, на фронтах Великой Отечественной был от начала до конца, награжден пятью боевыми орденами и многими медалями. Затем — командир ряда артиллерийских частей, одним из первых осваивал в войсках реактивные системы залпового огня. В отставку вышел подполковником — звание полковника не присвоили из-за расстрелянного отца.

Письмо Владимира Найденкова автору этого очерка начиналось так:

«Все, что я знаю о своем отце народном комиссаре Григории Павловиче Найденкове

Дело моего отца было надежно спрятано в архиве партии и не стало достоянием исторической науки, средств массовой информации и его семьи. Поэтому я обращаюсь к уважаемому журналисту Сергею Сергеевичу Крапивину с тем, чтобы сообщить ему некоторые подробности, известные мне от моей матери Найденковой (Воронец) Ольги Николаевны. Она вела архивные заметки, которые пересказывала и зачитывала мне, поэтому ряд подробностей сохранился у меня в памяти. Заметки моей матери были сделаны на французском языке. На мой вопрос почему, она ответила: „Они у власти — так будет менее опасно“. К сожалению, архивные документы были во время войны ею утрачены.

1. Виновниками расправы с ее мужем Григорием Павловичем Найденковым мать считала Калмановича, Пикеля и Мясникова — с помощью Бош и Володёнкова. Неблаговидна роль в этом Кнорина. Всех перечисленных она знала лично, кроме Бош, по Смоленску.

Позволю себе несколько слов о моей матери. Она была из дворян: высокообразованная интеллигентная женщина — закончила классическую гимназию, знала в совершенстве немецкий и французский языки.

С моим отцом вступила в брак в 1915 году в Смоленске. Имела двух детей, с мужем жила в согласии и любви. Моя сестра Татьяна, старше меня на полтора года, родилась в 1917 году.

2. Смоленск. Ее муж Г.П.Найденков — председатель Совнархоза Западной области. Через него проходит все обеспечение правящей элиты. Среди них — будущие члены белорусского советского правительства и ЦК компартии.

В сфере этой деятельности Г.П.Найденков приобретает себе врагов.

3. Смоленск. Накануне отъезда мужа в Минск близкая подруга Ольги Николаевны (из семьи высокопоставленного сотрудника Совнаркома) сообщает ей, что по заданию Мясникова Пикель и Калманович собирают компромат на ее мужа. Она об этом рассказывает мужу. На что он отвечает: за собой не вижу никаких проступков.

4. Во время последней встречи (март-апрель 1919 г.) Г.П.Найденков рассказывает ей об обострившихся отношениях с Мясниковым, Пикелем и Калмановичем, о том, что эта тройка сосредоточила в своих руках бесконтрольную власть. Ряд членов правительства и ЦК с этим смирились и трусливо молчат. Его взгляды близки к позиции белорусских товарищей — Жилуновича и других. Готовит письмо в Москву. Далее Г.П.Найденков передал ей свои именные карманные часы: сказал, что они семье пригодятся в жизни в трудное время.

Ольга Николаевна Найденкова о муже: он был порядочным человеком, отзывчивым к чужому горю, обаятелен внешне и внутренне, яркий оратор. Вторгаясь во все сферы жизни, он наживал себе и друзей, и врагов. Никакого богатства не имел. Оставшись без кормильца, его семья оказалась в нищете, без денег, квартиры и пенсий на детей.

По рассказам матери Г.П.Найденков — уроженец Минска. Выходец из большой семьи служащего. Имел среднее образование, производственная специальность — дорожный техник. В мировую войну стал офицером.

6. О свидетельнице Вере Платоновне Воронец, чьи показания заслушал Ревтрибунал. Скорее всего, это была бывшая жена родного брата матери Николая Воронца, с которой он разошелся, не признав своим ребенка. Этого ребенка — Игоря Воронца — взяла на воспитание наша семья. Я с ним жил в одной комнате. Игорь погиб в Великую Отечественную.

В своем письме моей матери Вера Воронец клялась, что никогда не была свидетелем по делу Найденкова и никаких показаний суду не давала. А в разговоре с Володёнковым ему сказала: я могу высказать только хорошее о нем, „ведь он меня, непутевую бабу (бросила ребенка, вела легкомысленный образ жизни) устроил на работу, а его жена приютила моего ребенка“. Я хорошо помню текст этого письма и даже почерк. Он совсем не похож на тот, что в деле.

Мое мнение. Изучив дело в НАРБ благодаря Вячеславу Дмитриевичу Селеменеву, я не нашел ни одного выступления в защиту отца. Нет и служебной характеристики от Ландера — по Смоленску, а также по Белоруссии — от предсовнаркома. Я пришел к выводу, что под крышей Ревтрибунала работала партийная комиссия, заранее определившая своей целью смертельный приговор. По современным меркам это была партийная мафия, не боюсь этого сказать, с неизвестным заказчиком, не пожелавшим быть опознанным». 

Григорий Найденков с супругой Ольгой Николаевной

О том, что Григорий Найденков не был алчущим власти проходимцем, свидетельствует и его сохранившееся в архиве заявление в большевистский ЦК Западной области, где он отказывался от выдвижения на пост председателя Смоленского Совета:

«Будучи членом сравнительно зажиточной семьи (имеющей собственный дом в Смоленске) я никогда не смогу согласиться выставить свою кандидатуру на пост председателя Совдепа, ибо это даст возможность врагам Советов трубить на всех перекрестках, что председатель-де Совдепа буржуй… Полагаю нужным оставить меня в составе Совнархозапа как рядового члена-работника».

Не оставили — двинули в Минск в качестве члена правительства… А здесь в начале 1919 года наш герой вошел в контакт с белорусскими товарищами и начал готовить письмо в Москву о злоупотреблениях группировки Мясникова. Но — не только об этом. Далее две цитаты, которые с большевистской прямотой объясняют ЧТО и КТО.

Благодаря первому документу ясно, зачем и на какой срок была создана БССР. Происхождение исторической бумаги таково: 31 января 1919 года в Минске состоялось протокольное заседание Центрального бюро КП(б)Б, в котором участвовали Мясников, Кнорин, Пикель, Калманович, Рейнгольд, Гетнер, Жилунович, Найденков, Лагун… Прозвучал доклад о поездке 28-30 января в Москву представителей ЦБ КП(б)Б Ричарда Пикеля и Исаака Рейнгольда и результатах их переговоров в ЦК Российской компартии. Речь шла о новых границах Советской Белоруссии: минские большевики пытались ставить под сомнение решение Москвы об исключении из состава созданной всего месяц назад БССР сразу трех губерний — Витебской, Могилевской и Смоленской. Цитата из протокола заседания:

«Явились к Свердлову, он указал, что ЦК единогласно принял решение, и поэтому он сказал, что решение другое невозможно. Мы говорили с Лениным, к[оторо]му мы указали все наши мотивы. Он сказал, что р[еспубли]ка буферная и нужна постольку, поскольку граничит с другими странами. Поскольку Смол[енск], Вит[ебск] и Мог[илев] не граничат, постольку их можно исключить».

Следующее высказывание своеобразно характеризует вождей Советской Белоруссии и отношение к ним со стороны «центра». Из письма от 24 января 1919 года командированного в Минск представителя московского ЦК Адольфа Иоффе председателю ВСНХ Алексею Рыкову:

«Как Вам известно, ЦК решил [заново] создавать Белорусскую Республику из Минской и Гродненской губерний, а Смоленскую, Витебскую и Могилевскую отшить. Здешнее „правительство“ состоит из двух частей: 1) из белорусов-коммунистов, отличительным свойством коих является национализм, и 2) из русских-коммунистов, отличительными свойствами коих являются сепаратизм и областничество. То, что объединяет обоих — это мания величия, поэтому как с теми, так и с другими приходится сильно бороться по вопросу об уменьшении их территории. И если в это время получается письмо от Вас и инструкция, где Вы говорите с ними как с настоящим правительством, предписываете Вашим агентам во всех своих действиях считаться с ними, то они возомнят о себе еще больше <э…> Шлю Вам пожелание всех благ, а если хотите, пришлю и гуся».

Справка. Иоффе Адольф Абрамович (псевдоним В.Крымский) [10(22).10.1883 — 17.11.1927], советский государственный и партийный деятель, дипломат. Родился в семье богатого симферопольского купца, гимназистом участвовал в кружке революционной еврейской молодежи, затем уехал в Берлин, учился на медицинском факультете, специализировался по психоанализу. В 1904 г. примкнул к РСДРП, вел революционную работу в Баку и Москве. В 1906 г. выслан в Сибирь, бежал из ссылки и эмигрировал в Швейцарию, позже поселился в Вене. Решением пленума ЦК РКП(б) от 16 января 1919 г. командирован в Белоруссию «для общеполитического руководства». Как член ЦК занимался созданием Литовско-Белорусской Советской Республики. Известен как крупный специалист по комбинациям с белорусскими территориями: сначала — на переговорах с немцами в Бресте в конце 1917 и начале 1918 года, затем — с литовцами в мае и июле 1920-го и наконец с Польшей — подписал Рижский мир 1921 года. Белорусские представители к участию во всех этих переговорах принципиально не допускались. С 1922 г. советский посол в Китае и Японии, с 1924 г. полпред в Вене. С 1925 г. участник «новой оппозиции», был отозван в Москву, где покончил с собой, застрелившись из револьвера, из-за обострившейся нервной болезни и разочарования в перспективах пролетарской революции. В варшавской газете «Свобода» 4 сентября 1920 г. Александр Гзовский под псевдонимом Борис Ольгинский опубликовал статью «„Товарищ“ Иоффе. Из воспоминаний», в которой приведен следующий портрет Иоффе: «Среднего роста, изящно одетый, он скорее походил на владельца банкирской конторы, чем на коммунистического деятеля».

Временное правительство временной республики. В ту пору романтическое определение «республика» брали себе многие случайные образования-квазигосударства: «Бухарская Народная Советская Республика», «Дальневосточная республика», «Кубано-Черноморская Советская Республика» и даже «Одесская Советская Республика»…

ССРБ-БССР по оценкам Кремля изначально не являлась государством в нормальном смысле. В январе 1919 года Ленин со всей откровенностью объяснил мотив создания БССР: «постольку поскольку». И уже в начале февраля в Минске на I Всебелорусском съезде Советов, который прошел под руководством прибывшего из Москвы председателя ВЦИК Я.М.Свердлова, объявлено было о решении преобразовать буферную «белорусскую» республику в такую же буферную «литовско-белорусскую» — со столицей в Вильно. Собственно белорусскую группировку на февральском съезде элементарно «кинули»: лидера Д.Ф.Жилуновича не избрали в состав нового ЦИК, а членов правительства О.Л.Дыло, В.С.Фальского и Ф.Г.Шантыра «на всякий случай» арестовали.

«Свердловский тупик» — была в довоенном Минске улица с таким странным названием…

Реальная же польза от непродолжительной белорусской затеи была в том, что по ходу ее товарищ Иоффе мог прикупить жирного гуся в буфете политического театра и выслать с оказией в голодающую Москву.

А вот оценка той ситуации, сделанная по нашей просьбе доктором исторических наук, профессором Гомельского государственного университета Григорием Лазько:

«Приехавшим из Москвы в Минск белорусским коммунистам, назначенным в состав первого правительства республики, отводилась лишь роль местной национальной ширмы для вернувшейся в Беларусь российской советской власти. Они должны были либо приспособиться к этой роли, либо вскоре уйти. Практически наиболее активная их группа — Дыло, Фальский, Шантыр — через месяц после объявления республики оказались в руках ЧеКа, а Жилунович, глава первого белорусского советского правительства и член Бюро ЦК КП(б)Б, был лишен всех своих постов и фактически спасался бегством — на Южный фронт, подальше от Беларуси. После этого можно было приступить к усечению республики путем передачи в состав РСФСР трех ее восточных губерний и к объединению остатков с Литовской советской республикой. А уже под ширмой этого образования (ЛитБел) проводились переговоры с Польшей о мире, за который Советская Россия готова была заплатить белорусской и литовской территорией».

Реальные хозяева Белоруссии: Адольф Иоффе (на снимке крайний справа) — глава советской делегации на переговорах в Бресте в декабре 1917 г. С тростью — нарком по иностранным делам Лев Троцкий

Кто «заказал» Григория Найденкова?.. Похоже, что был он одинаково ненавистен двум людям: председателю Центрального бюро Компартии Белоруссии Александру Мясникову и московскому эмиссару Адольфу Иоффе.

В середине января 1919 года в Москве твердо решили, что с забавой в суверенную Советскую Белоруссию пора кончать. Для экспансии на Запад надо «делать» очередную буферную республику — теперь уже литовско-белорусскую. (Дальнейшая последовательность таких эфемерных «республик» предугадываема: польско-литовская, германо-австрийская, австро-итальянская, итало-французская…)

Но вдруг на партийном толковище в Минске поднимается «какой-то» Найденков и выступает вразрез с установками Москвы. Цитата:

«Протокол №10 заседания Центрального Бюро Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии от 22 января 1919 года

Председательствует тов. Мясников. Присутствуют: тт. Кнорин, Иванов, Рейнгольд, Найденков, Андреев, Калманович, Лагун, Гетнер и член ЦК [РКП(б)] тов. Иоффе.

Повестка дня: доклад тов. Иоффе.

Тов. Иоффе указывает, что <э…> после краха германского милитаризма, снова настает период националистических стремлений. Этими стремлениями хотели воспользоваться империалисты для создания республик, через и посредством которых они могли бы влиять в желательном смысле на Советскую Россию. Чтобы избежать этого, а также непосредственного воздействия империализма на Россию, ЦК решено создать между им и нами ряд республик-буферов. <э…> ЦК предлагает:

1. Ограничить размеры Белорусский Республики географически необходимыми границами, т. е. Минской и Гродненской губерниями.

2. Обратиться к РСФСР с предложением о федерации. <э…>»

В ответ Найденков заявил о том, что, отрывая от Белоруссии три губернии, которые теперь составляют ее большую часть, где существует уже налаженный правительственный аппарат, ЦК наносит большой ущерб делу советского строительства. Предложение о федерации можно принять, но только в том случае, если Белорусская Республика будет оставлена вместе с тремя губерниями. Цитата:

«Найденков. План о федерировании нельзя не приветствовать. Но странно, когда одной рукой это налаживается, а другой рушится. В пределах З[ападной] об[ласти] (после Октябрьской революции 1917 г. Западная область стала административно-территориальной единицей в составе Виленской, Витебской, Могилевской и Минской губерний, в апреле 1918 г. в область включена Смоленская губерния. — С.К.) существует аппарат, который в Б[елорусской] Р[еспублике] не ослабел. Зачем же раздроблять эти губернии. Б[ывший] Облискомзап укрепился в пределах именно См[оленской], Вит[ебской] и Моги[левской] губ[ерний]. Теперь же ему дается Минская и Гродненская губ[ернии]. Это недопустимо и вредно. <э…>»

Мне представляется, что Иоффе, услышав возражения Найденкова, подумал о нем с сожалением. Мол, чего ты «возникаешь», блокируешься с местными деятелями? Ты же вроде русский, смоленский. Твоя задача проводить на местах линию московского ЦК. А когда отработаешь свое на национальной окраине, то получишь в награду хорошую должность в Москве. Как уже я получил. Как скоро получит товарищ Мясников… Говоришь, что наша линия вредная? Ну, тогда мы докажем, что вредитель — ты сам. И поможет нам в этом Мясников…

Утверждение романиста Гзовского о том, что Найденков отбил у Мясникова «революционно-полевую» жену и за это был уничтожен согласно «обычаю кровавой мести» — не более чем бульварная выдумка.

Правда же в том, что Мясникову в Москве не нужен был свидетель его деятельности в Белоруссии. Именно поэтому Найденкова не отпустили в Москву, когда в апреле 1919 года его персонально запрашивал нарком путей сообщения РСФСР Л.Б.Красин (по образованию наш герой был дорожным техником).

Вот изуверство: в апреле не отдали Григория Найденкова как ценного работника, без которого невозможно обойтись в Литбеле, а в мае сшили расстрельное дело.

* * *

Из 19 членов первого белорусского советского правительства ни один не окончил свои дни так, как в цивилизованном мире завершают жизненный путь заслуженные министры-пенсионеры — широко уважаемым в стране человеком, за работой над мемуарами, в окружении родных и близких в собственном доме … Ни один из них! (Разве что нарком госконтроля Берсон «вовремя» погиб канонически-геройски).

Прочитаем мартиролог, в котором наименование должностей приводится в соответствии с официально опубликованным 19 января 1919 г. списком членов правительства БССР:

Жилунович Дмитрий Федорович, председатель Временного рабоче-крестьянского советского правительства Белоруссии. После ареста в 1936 г. органами НКВД умер 11 апреля 1937 г. в Могилевской психиатрической лечебнице от гангрены легких.

Андреев Александр Александрович, член правительства по земледелию. В январе 1938 г. незаконно осужден и расстрелян.

Берсон Станислав Игнатьевич, член правительства по государственному контролю. В апреле 1919 г. попал в плен к полякам и расстрелян.

Дыло Осип Леонтьевич, член правительства по Комиссариату труда. После арестов и ссылок жил в безвестности в Саратове. Цитата о нем:

«У 1969 г. зь вялікай помпаю сьвяткавалася 50-цігодзьдзе БССР. Тады яшчэ быў жывы Язэп Дыла.

Ужо было па 20-ым і 22-ім зьездах КПСС, якія «асудзілі» «культ Сталіна». Былі абвешчаныя «адліга» й «рэгабілітацыі»… Вы думаеце, па Я.Дылу паслалі самалёт? Каб прывезьці на юбілейныя ўрачыстасьці ганаровага госьця — адзінага, хто застаўся яшчэ ў жывых із сяброў 1-га ўраду БССР? І ня блізка!

Менск гарэў ад чырвані сьцягоў. Грымелі аркестры. Янычарам Масквы раздаваліся ардэны… А дзесь далёка, на глухой ускраіне чужога Саратава, самотна дажываў свой век (яму было каля 89) апошні «айцец» БССР. Ён пражыў там яшчэ да 1973 г. і на 42-ім годзе ссылкі з БССР памёр». (Аўген Калубовіч. «Айцы» БССР і іхны лёс.)

Иванов Семен Варфоломеевич, член правительства по внутренним делам. Репрессиям НЕ ПОДВЕРГАЛСЯ. С февраля 1944 г. до ухода на пенсию возглавлял малозначительное бюро рационализации во Всесоюзном научно-исследовательском институте угольной промышленности. Умер в 1955 г.

Калманович Моисей Иосифович, член правительства, комиссар по продовольствию. В ноябре 1937 г. расстрелян по ложным обвинениям.

Кваченюк Александр Иванович, член правительства по юстиции. Биографические данные отсутствуют, судьба неизвестна. (См очерк «Фантомас во главе юстиции БССР?»)

Найденков Григорий Павлович, член правительства, председатель Центропленбежа Белоруссии. Расстрелян 30 мая 1919 г. в Минске.

Пикель Ричард Витольдович, член правительства, председатель Совнархоза. В августе 1936 г. расстрелян «за террористическую деятельность против руководителей партии и государства».

Пузырев Илларион Исаевич, член правительства по здравоохранению. Дата и место кончины неизвестны.

Рейнгольд Исаак Исаевич, член правительства по делам финансов. Приговорен 22 августа 1936 г. к расстрелу как участник «троцкистско-зиновьевского террористического центра».

Розенталь Карл Федорович, член правительства по Комиссариату почт и телеграфов. До ухода на пенсию в 1951 г. работал руководителем отдела общего снабжения на стройках МВД СССР. Скончался в 1983 г.

Савицкий Иван Павлович, член правительства по Комиссариату путей сообщения. Дата и место кончины неизвестны.

Фальский Всеволод Степанович, член правительства по иностранным делам. Последние прижизненные сведения о первом белорусско-советском министре иностранных дел таковы: с 1925 г. жил в Киеве, в 1927–1928 гг. был директором драматического театра им. М.Заньковецкой. Дальнейшая судьба неизвестна.

Червяков Александр Григорьевич, член правительства по народному просвещению. Покончил жизнь самоубийством в 1937 г.

Чернушевич Дмитрий Силыч, член правительства по социальному обеспечению. Расстрелян в июне 1938 г.

Шантыр Фабиан Гилярович, член правительства по национальным делам. Расстрелян 29 мая 1920 г. особым отделом 16-й армии.

Яркин Виктор Иванович, член правительства, председатель Чрезвычайной комиссии Белоруссии. Расстрелян 29 октября 1937 г.

Что же за государство создали эти люди, если оно уготовило им такую судьбу?