Могут ли белорусы рассчитывать на справедливый суд?

27 мая правозащитники, адвокаты и представители прокуратуры за круглым столом попытались ответить на вопрос «Могут ли белорусы рассчитывать на справедливый суд?». В 2014-м по уголовным делам было оправдано 99 человек. Но более 40 тысяч были осуждены к лишению свободы.

По данным Верховного суда, в Беларуси ежегодно оспаривается 12-15% приговоров. За прошлый год были отменены приговоры в отношении 831 человека, это около 2% от рассмотренных уголовных дел. Свою статистику ведет и Генеральная прокуратура: по протестам в порядке надзора в 2014-м было пересмотрено 1118 судебных решений, в кассационном порядке — 2532.

По мнению представителя Генпрокуратуры Евгении Парамоновой, существует несколько причин «судебного брака»: ошибки в квалификации деяний, неправильно избранное наказание, несогласие государственного обвинителя с фактами оправдания.

«У нас очень много составов преступлений, которые носят оценочный характер. По мнению органа уголовного преследования, совокупность доказательств достаточна для признания лица виновным. По мнению суда, этой совокупности недостаточно. Соответственно, если мы убеждены, что лицо избежало ответственности за совершенное деяние, ставим вопрос об отмене приговора, — отметила специалист. — Существуют и ошибки в квалификации по смежным составам преступления. Допустим, мы считаем, что в действиях виновного лица разбойное нападение, а суд считает, что примененное насилие не является опасным для жизни и здоровья».

Кроме того, по словам представителя Генпрокуратуры, существует и «человеческий фактор»: «Мы все люди. Разный уровень образования. У кого-то опыт не позволяет разобраться в ситуации. Для этого и существует порядок обжалования приговора — в кассационном, надзорном порядке».

В случае отмены приговора судья не несет ответственность, только если он не вынес неправомерный приговор преднамеренно. Но таких случаев представитель Генпрокуратуры не припомнила. Хотя, по ее словам, граждане регулярно обращаются с подобными жалобами.

«Это достаточно распространенная сейчас форма обращения осужденных, — говорит Евгения Парамонова. — По их словам, виноваты все: следователь сфальсифицировал доказательства, суд вынес неправосудный приговор. Но подтверждения эти доводы не находят».

По мнению представителя Генпрокуратуры, усиливать ответственность по отношению к судьям, которые вынесли неправосудные приговоры, нецелесообразно.

«Если это было сделано преднамеренно, сегодня и так существует уголовная ответственность, — отмечает она. — Как и в любом деле — не ошибается только тот, кто ничего не делает. Если ошибка совершена непреднамеренно, как и врачебная ошибка, как и ошибка учителя, то принимается решение, есть ли основания для применения дисциплинарной ответственности».

Если будет доказано, что действия суда или правоохранительных органов, причастных к неправомерному приговору, были умышленными, с виновных могут взыскать деньги в пользу незаконно осужденного. Изначально по таким искам ответчиком выступает Министерство финансов, так как деньги на компенсацию идут из бюджета.

В ходе дискуссии был также затронут вопрос о физическом и психологическом воздействии на обвиняемых.

Галина Мамедова, которая 12 лет пытается добиться оправдательного приговора для своего сына, осужденного на 24 года лишения свободы, отметила, что в материалах дела имеются данные о том, что сразу после задержания к нему в изолятор три раза вызывали скорую помощь, на лице и теле парня были многочисленные ушибы и кровоподтеки, однако суд проигнорировал эти факты. В Верховном суде, кстати, гособвинителем по этому делу была Евгения Парамонова.

По ее словам, если обвиняемый в суде заявляет, что его избивали сотрудники милиции или на него оказывали психологическое давление, проводится проверка: «Тоже самое происходит и по жалобам. На сегодня в Гродненской области в суде рассматривается одно дело по такому факту».

Эффективность правосудия определяет и равенство сторон обвинения и защиты. И хотя формально адвокатам никто не запрещает представлять интересы подзащитных, у них все же гораздо меньше возможностей, чем у правоохранительных органов.

Председатель Минской городской коллегии адвокатов Алексей Шваков обращает внимание на то, что госорганы зачастую игнорируют запросы, которые им направляют адвокаты. В то же время на подобные запросы от прокуратуры или Следственного комитета ответ приходит незамедлительно. И проблема касается не только уголовных дел, но даже бракоразводных процессов.

Заведующая юридической консультацией Ленинского района Минска Ирина Минина приводит пример: у клиента несколько лет лежит депозит в банке, он решает развестись, возникает вопрос, как будут распределены деньги со счета и есть ли там вообще что делить. Адвокат, несмотря на то, что представляет интересы заявителя в суде, не может получить информацию в банке о размере денежного вклада. Запрос направляет суд, нагрузка на который из-за таких несоответствий увеличивается.

Проблема еще и в том, говорят адвокаты, что даже если им удается найти документы и доказательства, которые указывают на невиновность клиента, суды предвзято относятся к такой информации, исследуют ее неполноценно.

И, конечно, ситуацию усложняет непредсказуемость белорусского законодательства.

«В советское время и в начале 90-х годов система была более предсказуемой, — вспоминает Алексей Шваков. — К примеру, когда я учился на юрфаке, считалось, что за взятку могут судить только если человека поймали с поличным. В противном случае дело не дойдет даже до следствия. Сейчас мы видим, что за коррупцию судят, основываясь на свидетельских показаниях. Адвокатов такая тенденция тревожит».

Руководитель правозащитной организации «Платформ инновейшн» Алена Красовская-Касперович обратила внимание еще на две проблемы — зависимость адвокатуры от лицензий, которые Минюст выдает на пять лет, и зависимость судей, которых в Беларуси назначают, а не выбирают.

«Я удивлена, что адвокаты сегодня об этом не говорят, — отметила правозащитница. — К нам обращаются люди, которые, как правило, прошли почти все инстанции, однако так и не добились справедливости. И мы очень часто слышим от адвокатов по этим делам, что они боятся связываться, чтобы не потерять лицензию».

Руководители коллегии и юридической консультации поспешили возразить: лицензирование никак не влияет на работу адвокатуры, а если адвокат заявляет клиенту про такие страхи, это просто непрофессионализм. «Я три года возглавляю коллегию, — заявил Алексей Шваков. — И за это время никто на меня не давил».

А когда речь зашла об адвокатах, которые лишились лицензии после того, как в 2011-м были защитниками экс-кандидатов в президенты, представители сегодняшней адвокатуры поспешили заявить, что данный вопрос не комментируют.