Минск молодости нашей. Олег Молчан и Ирина Видова — один город на двоих

Композитор Олег Молчан и его супруга певица Ирина Видова — коренные минчане. Прогулявшись по адресам их юности, выяснилось, что задолго до знакомства они бывали в одних и тех же местах, пусть и с некоторой разницей во времени. Ну вот, например, какой минский ребенок не катался на колесе обозрения в парке Горького?

 

Машина времени

— Улицы Пулихова, Захарова, Первомайская — это мое детство, — говорит Ирина. — Здесь занималась фигурным катанием, здесь была моя 53-я школа и мамина работа — я приходила к ней в 32-й детский сад уже будучи школьницей, и у меня было свое место. Парк Горького — это отдельная история в моей жизни.

Этот парк основан еще в 1805 году и назывался Губернаторский сад. Здесь можно было отдохнуть в тени деревьев, наслаждаясь видом цветочных клумб. Позже в парке появился первый стадион с велотреком. Здесь устраивали детские праздники. На уроках истории в школе говорили, что посещать этот парк могли только аристократы. После 1917 года стал именоваться «Профинтерн», а с 1936 года — парк имени Максима Горького. С 1927-го по июнь 1941 года на территории нынешнего парка жил народный поэт Беларуси Якуб Колас. Сейчас об этом напоминает лишь мемориальная табличка, установленная на здании администрации парка. Поэтому логично было бы назвать парк именем нашего поэта.

— Занятия по фигурному катанию проходили в крытом катке на территории парка Горького. Тогда это сооружение было еще городской новинкой.

Крытый каток, позже переименованный в ледовый дворец, открылся в 1976 году. Кроме хоккейного поля и трибун на 1300 зрителей, здесь есть и малое поле для тренировок юных хоккеистов и учащихся школы фигурного катания, а также залы хореографии и тяжелой атлетики. В этих стенах бушевали такие страсти во время матчей чемпионата Беларуси по хоккею!

— Многие говорят, если ребенок с младых ногтей занимается спортом, он лишен детства. Да, такого детства, когда бесцельно бродишь по улице, у меня не было с пяти лет. Но я очень благодарна родителям, что они определили меня в фигурное катание — это очень красивый вид спорта, в котором соединились пластика и музыка, — говорит Ирина Видова. — Замечаю, что сейчас родители стремятся отдаваться детей в «перспективные» виды спорта, в надежде, что они будут чемпионами и очень обеспеченными людьми. В мои детские годы, мне кажется, родители больше думали о развитии детей, понимая, что чемпионов — единицы, и кроме трудолюбия нужен талант. А мои родители как-то вечером во время трансляции фигурного катания спросили: а ты хотела бы так научиться. Конечно, что за вопрос! Всё, чему научили в спортивной школе — от физподготовки до умения ставить цели и достигать их — мне пригодилось в жизни.

Отмечу, что в то время государство вкладывало большие деньги в детский спорт. Лед, коньки — всем нас обеспечивали. А вот костюмы к выступлениям шили родители. Даже не знаю, где во время тотального дефицита мама добывала блёстки для моего платья.

Детям из спортивного класса полагалось усиленное питание. И кормили нас в мечте всех минских детей — в кафе «Вясёлка». Мы там были каждый день. Теперь бы нас назвали элитными детьми.

Детских кафе в Минске в 70-80-е годы было несколько, да в одном только парке Горького — три: «Аленка», «Мельница» и «Вясёлка». Последняя, пожалуй, являлась самой престижной, в ней чирикали птицы и радовал глаз аквариум с золотыми рыбками. Было еще несколько заведений для детей: «Гномик», «Сказочный замок», «Красная шапочка», «Теремок», «Космос», «Сказка» и «Икар», разместившийся в списанном самолете. А еще «Пингвин» можно отнести к детским кафе, правда, потом его полюбили и взрослые. Среднее поколение ностальгирует по «Молочному бару». Только не нужно путать его с кафе «Молочное», которое было на улице Янки Купалы. Бар был на улице Козлова — напротив военного кладбища. Муссы, самбуки, фраппе, взбитые сливки (натуральные!) и мороженое с шоколадом или сиропом, а то и вовсе с неким сложным гарниром. «Молочный бар» любили сладкоежки, независимо от возраста.

Многие ходили в детские кафе не ради обедов по невысоким ценам, а потому что на десерт там полагались глазированные сырки — по два на человека. Кажется, был и лимит сопровождения взрослыми одного ребенка.

— Если по каким-то причинам я не успевала использовать талоны на питание, то на всю сумму получала глазированные сырки, — вспоминает Ирина. — Мама выделила для них полочку в холодильнике, а я угощала подружек. Вот только сейчас, рассматривая старые фото с утренника в «Вясёлке», я увидела лица детей, расплющенные у окна — они с улицы смотрели, как проходит праздник. А занятия фигурным катанием пришлось прекратить в средних классах — папу отправили служить в Германию.

На каток я вернулась много лет спустя, когда пригласили выступить на Рождественском хоккейном турнире. Испытала сложные чувства: словно в машине времени перенеслась в детство, за почти 35-40 лет здесь практически ничего не изменилось, и только одна я, наверное, рада этому. Весь персонал катка ожидает хорошего ремонта. Теперь здесь занимаются дети, и очень важно, чтобы они привыкали к хорошим условиям. Думаю, что когда ребенок видит красивый интерьер, питается в кафе, у него больше шансов достичь успеха в жизни, потому что привыкает к определенному уровню и не хочет его терять.

 

Чертово колесо

— Бывая практически каждый день в парке, я выбрала любимые аттракционы, — рассказывает Ирина. — Пальма первенства досталась колесу обозрения. Чуть ли не каждый день я на нем каталась — очень нравилось смотреть на город с высоты. И вот однажды, 20 лет спустя, я оказалась в парке и купила билет на колесо обозрения. Ой, как же это было высоко! Как тряслись у меня поджилки. Не зря говорят, что у детей нет страха. Потом я узнала, что каталась на новом колесе обозрения, а оно выше старого.

И не просто выше, а самое высокое в Беларуси — 54 метра. Его установили в 2003 году, а до того в нашем парке стояло стандартное колесо — такие серийно выпускались для советских парков, а высота минского была 27 метров.

— У меня всё было скромнее, — вступает в разговор Олег Молчан. — Семейные походы в парк Горького очень хорошо помню. Конечно, аттракционы — это был главный интерес мальчишек, но в планетарий хотелось заглянуть. В 5, 15, 25 и 45 лет впечатления от подъема на колесе обозрения очень отличаются. В каждом возрасте восторг разбавлен новыми эмоциями.

 

Юные музыканты на крыше костела

Судьба детей музыкантов предопределена — их ведут в музыкальную школу. Вот и пятилетнего Олега родители привели в подготовительный класс ССМШ при консерватории — так тогда назывался колледж при Академии музыки.

Здание школы когда-то было меньше на два этажа. Тогда нынешний кафедральный костел Пресвятой Девы Марии был иезуитским костелом, по одну сторону которого разместилась школа, а на месте дома, где теперь посольство Франции, был иезуитский коллегиум. Чтобы представить возраст здания, достаточно сказать, что костел был освящен в 1710 году. В 1820 году иезуитскую школу перестроили для дома губернатора.

— Ничего такого нам не рассказывали о здании школы. Но по толщине стен нетрудно было догадаться, что оно с давнего времени, — говорит Олег Молчан. Сразу из роддома меня привезли в один из артефактов Минска — красный дом на улице Раковской, 20. Там моя прабабушка получила комнату в коммуналке. Родители жили вместе с ней. А прабабушка жила там не случайно: она работала на почте, которая была на первом этаже.

— Вскоре после моего рождения этот дом начали расселять, и наша семья получила отдельное жилье на проспекте Жукова. Но у прабабушки и родителей остались друзья в старых домах на Немиге, я бывал там и представление о, скажем так, дореволюционной архитектуре имел. Так вот, было понятно, что школа явно из прошлых веков. Костел в мои школьные годы был превращен в Дом физкультуры. Мы видели ухоженный «спортивный» фасад, а во дворе это было обшарпанное здание. Теперь оно отреставрировано, и, хотя спрятано во дворах, минчанам стоит сюда прийти и посмотреть на эту красоту. Я был довольно шустрым мальчишкой и в компании с такими же сорви-головами не раз выбирался через окно на крышу. Мы бегали там, за что, конечно, влетало от учителей.

А теперь, когда мы пришли колледж, нам сказали, что в целях безопасности окна может открыть только персонал и то, если поблизости нет детей. Впрочем, те окна относятся к старому зданию, которое признано аварийным и законсервировано в ожидании капремонта. Дети учатся в пристройке, возведенной в советское время и спрятавшейся во дворе.

— У нас были просто фантастические учителя! В 11 лет я поступил в хор мальчиков, которым руководил Игорь Журавленко. Он научил нас не только петь, но и держаться на сцене. Мы объездили весь СССР. А в каких залах выступали! Наш Большой театр, Домский собор, Эрмитаж, бывали мы на хоровых фестивалях в Тарту и даже давали концерт на крейсере «Аврора».

Я занимался музыкой и находил время для всяких мальчишеских забав: ходил на бокс в «Трудовые резервы» — это здание на проспекте Победителей, 2 и теперь сохранило свой спортивны профиль. А вот в Доме физкультуры позанимался, может, с полгода. Тогда понял, что это тоже непростое здание, как-то проник с мальчишками в подвалы — впечатлило. О школе — самые лучшие воспоминания, кроме одного — столовой. Готовили невкусно, я потом много лет не мог видеть творог, запеканки. На переменке мы бегали в кафетерий. В доме на Ленина, 5 был большой гастроном и кафетерий с отдельным входом — вот туда мы бегали за булочками и кофе.

Музыкальный колледж среднее поколение по привычке называет «одиннадцатилеткой» — в обычной школе среднее образование получали, окончив 10 классов, а в средней специальной учились 11 лет.

Мы нашли класс, в котором когда-то были занятия у Олега. Удивительно, что по прошествии более 30 лет он помнит номера кабинетов.

Молчан сел за рояль и зазвучало тут же сымпровизированное попурри: «Маргарыта», «Стася», «Ненавязчивый блюз», «Обманите меня», «На одной волне», «Когда мы были юны», «Кума», «Молитва».

— Иногда я вдруг из каких-то источников узнаю, что у меня были некие педагоги… Стоя на крыльце этой школы, хочу сказать, что все мои педагоги работали в этом здании, — говорит композитор. — До сих пор поддерживаю отношения с Таисией Александровной Мироновой, которая не только преподавала дирижирование, но и поддерживала все мои начинания в джазе и в композиции. Здесь меня научили технике как пианиста, здесь у меня появился пусть тогда и не осознанный интерес к композиции.

Во двор «одиннадцатилетки» можно попасть через арку возле школы. Или таким же образом с улицы Интернациональной. Двор этот примечателен «Срочным фото». Редко что в нашем городе живет на одном месте полвека! В этом фотоателье в 70-е годы делали, как тогда называли «цветное художественное фото». Цвет тогда был не то, чтобы редкостью, но фото стоило дороже. А в этом ателье детей усаживали на специальный высокий стульчик, и на фото они казались одного роста с родителями.

Это сейчас экспресс-фото есть в каждом торговом центре, а в советское время, чтобы сфотографироваться на паспорт или комсомольский билет, нужно было в очереди постоять.

Напротив школы в 70-е годы был сквер, только больше нынешнего. А на месте стеклянного купола был фонтан и огромные вазы с цветами. Если в то время идти по скверу к кафедральному собору, то слева было здание малого гостиного двора. В 70-е годы в одной из его частей был жилой дом — возле подъезда сидели пожилые женщины, а на клумбах под окнами росли мальвы. Со стороны собора у этого здания была высокая стена, под ней собирались бабушки, продававшие пучки вербы или цветов в зависимости от религиозных праздников.

Это здание было повреждено во время строительства метро и его просто снесли. Теперь о нем напоминает коричневый контур плитки на площади возле собора.

 

Тройка: дежавю

Реставрация Троицкого предместья — это было событие в городе. Здесь была совершенно новая атмосфера, такая немного заграничная, как в советской Прибалтике. Сейчас я уже и забыла, что для краткости район называли Тройкой — Ирина напомнила. Зато я помню, что тогда это была Коммунальная набережная и только лет семь назад ее переименовали в Троицкую набережную.

— Я уже учился в выпускном классе, и мы пошли с ребятами посмотреть — что же это такое. Новые для нас слова «карчма», «кавярня» ласкали слух, — вспоминает Олег. — Так вот, после уроков у нас появился ритуал — поход в «Кавярню». Здесь варили настоящий кофе по-восточному, в песке. Денег у нас было немного, но на чашку кофе хватало. Мы здесь зависали часами за интересными разговорами. Но нас постоянно оттуда прогоняли сотрудники милиции, потому что нам не было восемнадцати. Мол, нечего несовершеннолетним ходить по кафе. Они все хотели поймать нас со спиртным, но мы, может, раз или два покупали бутылку вина на всю компанию, просто чтобы пригубить, попробовать.

Прошло столько лет, а в интерьере «Кавярни» мало что изменилось, так что я тоже проехался на машине времени.

Жаль, что кофе здесь в песке уже не варят. Но из машины тоже хорош, а «Наполеон» просто великолепен.

 

В ресторанах «фанеру» не подавали

Днем в минских ресторанах было обеденное меню с вполне демократичными ценами. И кстати, в самое пиковое время не в каждом ресторане можно было найти место. А что уж говорить про вечер, когда люди шли не только поужинать, но и послушать, как теперь говорят, живую музыку. Правда, тогда другой и не знали — фонограмма еще не была освоена.

— До службы в армии моя творческая карьера начиналась, как и у большинства музыкантов, в ресторанах, — говорит Олег. — В 18 лет я работал в ресторане «Юбилейный» сначала в концертной программе на первом этаже в качестве пианиста, потом пригласили в ансамбль. Если кто не знает, то самодеятельность в ресторанных ансамблях не играла, все было серьезно: с худсоветами, которые, с одной стороны, строго следили за тем, чтобы музыканты не подрывали советскую идеологию, но была от них и польза: непрофессионализм и безвкусица не допускались в том числе на ресторанную площадку.

В то время была проблема купить хороший инструмент. Когда (довольно редко) к нам ехали на гастроли иностранные артисты, они знали, что нужно захватить «лишний» инструмент — здесь найдутся желающие его купить. Мы были в этом смысле в привилегированном положении, потому что «Юбилейка» относилась к системе «Интуриста» и к нам заграничные коллеги были несколько ближе.

Позже, в 90-е годы, когда наши музыканты начали уезжать на работу в разные страны, первый вопрос у нанимателя был: а какой у тебя инструмент? То есть с фирменными клавишами больше шансов найти хорошее место.

 

Филармония и «Песняры»

Сколько бы не построили концертных залов, но филармонический в табели о рангах остается под номером один.

— В филармонии я работал еще до «Песняров». И, к слову, руководил ансамблем. Мне исполнилось всего 24 года, когда Владимир Георгиевич пригласил в «Песняры», — рассказывает Олег Молчан. — Я пришел в ансамбль с собственной программой «Ave sole, альбо Слова Скарыны», которую «Песняры» исполнили на 20-летии коллектива. Фактически начал работать музыкальным руководителем, официально которым был назначен в 1997 году. Но сейчас я скажу, и кого-то, может, эта мысль удивит. Нас иногда по незнанию называют учениками Мулявина. Но это не совсем так. Мулявин не приглашал в ансамбль полуфабрикаты, а только музыкантов, которые себя зарекомендовали, уже были личностями. Отдавая пальму первенства Мулявину — «Песняры» его детище, он идейный вдохновитель, все-таки скажу, что «Песняры» — это командная игра. Если внимательно слушать песни, то в аранжировках одного периода четко виден почерк Игоря Паливоды, если возьмем 90-е годы, то мой. Кстати, не любил гастроли, и пока ребята ездили, я сидел в нашей студии, делал аранжировки, писал новые песни.

Как концертная организация филармония образовалась в 1930-е годы и долго не имела своего помещения. А нынешнее здание Белгосфилармонии открылось в 1963 году с концертным залом на 930 мест. В 2004 году завершилась капитальная реконструкция филармонии. Ради улучшения акустики пожертвовали количеством мест для зрителей, теперь в большом зале их 690, а в малом — 190.

 

Это наш город

Олег: — Мне нравятся места с историей. Как, например, магазин «Музыка». А вот «Ноты» с улицы Ленина перевели на проспект Победителей. Зачем? Были «Ноты» рядом с консерваторией, музыкальным колледжем — всё логично. Тем не менее, город очень комфортный для жизни, грамотно устроен. Ничуть не хуже европейских столиц, просто у белорусов есть такая нехорошая черта — хаять свое. Не важно, что: город, одежду, сервис, артистов, медицину.

Сейчас мне очень нравится жить в Минске. Я чувствую, что это мой город, потому что, куда бы я не пришел, оказывается, что меня знают.

Ирина: — Здесь есть милые сердцу места, здесь наши друзья, родные, поэтому это наш город. Часть жизни артист проводит в поездках, и я обожаю наш железнодорожный вокзал за комфортабельность и безопасность. С интересом отношусь к прошлому города, но и люблю узнавать что-то новое, вот и 1 декабря открою для себя сцену концертного зала Prime Hall.

 

 

Фото Александра Кострюкова и из личного архива героев