Историк Нина Стужинская: Беларусь была непригодным для революции краем

Что конкретно происходило на белорусских землях в момент Октябрьской революции, до сих пор доподлинно неизвестно. Историк Нина Стужинская рассказала Naviny.by о некоторых белых пятнах в событиях начала XX века, определивших будущее Беларуси более чем на 70 лет.

Нина Стужинская. Кандидат исторических наук. Окончила исторический факультет БГУ, аспирантуру и докторантуру Института истории Национальной академии наук Беларуси. Стажировалась в университетах Варшавы и Берлина. Преподавала в БГУ и Институте парламентаризма и предпринимательства. Сфера научных интересов — белорусская историография Октябрьской революции 1917 года, история гражданской войны, антисоветские крестьянские восстания и партизанская борьба 1920-1930 годов.

В ночь с 24 на 25 октября (с 6 на 7 ноября по новому стилю) 1917 года силы Красной гвардии, солдаты Петроградского гарнизона и матросы Балтийского флота под руководством большевиков начали захватывать столицу России — Петроград. К середине 25 октября на экстренном заседании Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Лев Троцкий от имени Военно-революционного комитета объявил о свержении Временного правительства, установленного после Февральской революции, а Владимир Ленин констатировал, что «рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась».

Официальная историография говорит о том, что уже 26 октября большевики объявили о переходе власти в Минске в их руки. Однако, по словам Нины Стужинской, существующие учебники и монографии «дают читателю очень простую схему событий», в которой есть «советский фрагмент истории», но он «прописан неправдиво».

В то же время, белорусский национальный и еврейский национальный фрагменты, взгляд на те события с точки зрения партий Минского совета и простого населения, «прописаны или очень слабо, или вообще никак не прописаны».

 

Край, непригодный для революции

Нина Стужинская уверена: чтобы понимать реальные события на территории Беларуси в Октябрьскую революцию, нужно опираться на первоначальные свидетельства революционеров, а не на их поздние воспоминания, исправленные по приказу партии.

«Нужно читать самые первые отзывы, которых очень мало. Я изучала различные документы до 1922 года — тогда люди еще не врали. Потом сами творцы Октября — и Александр Мясников, и Вильгельм Кнорин — подкорректировали все свои воспоминания», — отметила историк. (Мясников — один из руководителей установления советской власти в Беларуси, Кнорин — участвовал в организации Минского Совета рабочих и солдатских депутатов, в 1927-1928 гг. первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии)

«Кнорин писал, что Западный фронт, Минск были абсолютно не готовы к революции, потому что пролетариата здесь не было, деревня — глухая, закинутая и отсталая. Для большевиков было большим разочарованием, что этот край непригоден к революции. Об этом говорил и Мясников, причем он заявлял, что вопрос революции на территории Беларуси можно решить только военным путем», — рассказала Стужинская.

По ее словам, в ранних изданиях своих воспоминаний революционеры практически не называли произошедшее «революцией», чаще употребляли термин «военный переворот».

«С точки зрения всех современных конституций, то, что произошло, — это просто преступление», — подчеркнула историк.

По ее словам, тот факт, что в Минске объявили о революции в столице России, не означал, что революция автоматически произошла и на территории Беларуси. Более того, жители Беларуси могли вообще не понять, что случилось.

«Есть свидетельства, что люди просто не заметили, что и где произошло, потому что к тому моменту было столько переворотов, что даже события 25 октября посчитали случайностью, чем-то, что пришло ненадолго, — сказала историк. — Да, было объявление в газете «Буревестник» (ныне газета «Звязда». — Naviny.by) о революции, но горожане ее не читали. Они были заняты выживанием — вокруг голод, болезни, свирепствовал тиф, происходил полный развал быта городской жизни. Им не было дела до этих объявлений и газет».

Что касается перехода власти в Минске в руки большевиков, то «Кнорин в своих воспоминаниях, вышедших в 1920 году в Смоленске, пишет об определенной нелегитимности этого процесса». Дело в том, что большевики были отнюдь не в большинстве в Минском совете.

«Большинством там были, как их потом окрестят, «предательские партии» — Бунд, эсеры, националисты. Например, еврейские партии боялись революции как огня, она у них ассоциировалась с погромами. Кнорин писал, что легитимно большевики бы не победили. Поэтому переворот был совершен через президиум — большевики ввели в него новых членов, которых абсолютно никто не воспринимал», — отметила историк.

 

В Беларуси ждали демократических выборов

Революционер-большевик Александр Червяков в своих ранних воспоминаниях «называл революцию не иначе как солдатской». Глава Временного рабоче-крестьянского правительства Советской Социалистической Республики Белоруссия Змитер Жилунович писал, что крестьяне — основная часть населения Беларуси — и большинство партий Минского совета «работали над тем, чтобы ввести как можно больше представителей крестьянства во Всероссийское учредительное собрание в ноябре 1917-го». Собрание должно было определить дальнейший государственный строй России.

«Все готовились к учредительному собранию, вели соответствующую агитацию, работали в своих структурах, — сказала историк. — Понимаете, об этой революционной авантюре большевиков даже никто не вспоминал. У других и в мыслях не было, что партия, которая прокламирует себя как демократическая, сделает такой финт».

Уже 26 октября газеты писали, что действия большевиков — это «заговор, переворот, удар в спину демократии в Беларуси».

Если Минск еще хоть как-то рефлексировал на происходившие социально-политические потрясения, то в регионах Беларуси «люди вообще не понимали, что происходит». Все зафиксированные в книгах утверждения о том, что в Беларуси «все стройными рядами пошли за партией — это пустая схема, которая не имеет никакого смысла и содержания», убеждена историк.

«В Гомеле, например, были вообще очень пестрые события, — отметила она. — На пересыльном пункте для военных в один день были анархисты с черным флагом и гармошкой, на другой — красные, на третий — еще какого-то цвета. Местный совет, большинство членов которого представляли еврейские партии, за этим всем наблюдал с ужасом. Всю революционную ситуацию делали люди с ружьем, которые толпами ходили через Гомель. Безвластие длилось в городе недели две».

Что касается Могилева, то, по воспоминаниям поэта и критика Лабори Калмансона, «в городе все произошло кроваво, жестоко и не по правилам демократии», при этом «власть долго переходила из рук в руки».

«А в Витебске власть вообще захватил Латышский клуб. Есть такая загадочная фигура большевика Чумчина, который, как мне кажется, был обычным уголовником. Его описывали как человека без зубов, всего израненного, который сидел в тюрьме. Он возглавлял Латышский клуб, описывал, как брали власть. Горожане ждали выборов, но никак не ожидали, что придут 30 человек и поставят пулеметы около здания совета, что власть достанется мелкой диверсионно-террористической группе. Интересно, но сколько я не пыталась найти эту фигуру Чумчина, который, по сути, организовал переворот в Витебске, мне не удалось найти ничего, кроме одного воспоминания. Я думаю, что потом историю просто пригладили — уголовника этого убрали из витебской истории», — сказала Нина Стужинская.

По словам историка, в те времена, когда она писала диссертацию по Октябрьской революции, «все источники были советские, а остальные были тайной», а сейчас «нет желающих писать об этом».

«У украинцев есть Великая украинская революция, потому что они поняли — этот фрагмент был стерт, а там есть, о чем писать. У украинцев была своя мотивация и планы на революцию. Так же было и в Беларуси. Но в Беларуси скажи кому-нибудь — Великая белорусская революция — стыдливые белорусы сразу притихнут. Нужно поднимать все работы, планы, историю партий, которые действовали в то время, чтобы понять, что здесь происходило на самом деле», — подытожила Стужинская.